Любовь на коротком поводке

Ему уже, очевидно, ясно, что Джерри уезжает. Разве что у него запоздалая реакция. Я представляю себе, как он выбивает головой стекло и мчится по улице, хотя Джерри уже давно и след простыл. Или страдает днями напролет у нетронутой миски, положив на ее край мокрый нос.

Но пока что он с олимпийским спокойствием наблюдает, как Джерри ставит саквояж на заднее сиденье «хонды». Даже когда машина отъезжает, Мерфи продолжает спокойно таращиться в окно, и в его странно бледных желтых глазах так же невозможно что-то разобрать, как и в волчьих.

— Ты не очень переживаешь, Мерфи? Справишься?

Услышав свое имя, Мерфи поворачивает свою клоунскую морду ко мне, и мне кажется, что в его желтых глазах я читаю: «Справлюсь? Разумеется. И не тешь себя надеждой, что здесь ты единственная, кто справляется».

— Прекрасно. Потому что теперь мы вместе, Мерфи. Связаны друг с другом… И никто не может сказать, надолго ли?

Я произношу эти слова вслух, и в моем животе тошнотворная действительность начинает оседать в комок и устраиваться в недрах организма, подобно тонущей наковальне.

* * *

Связаны друг с другом? Я вполне переживу. Я могу жить с кем угодно, кроме, пожалуй, Марты, но я сомневаюсь, что она явится сюда с визитом. А пока это место вполне мне подходит, оно, разумеется, не идет ни в какое сравнение с узкой клеткой в Приюте.

Что касается Джерри, то я уверен, что он вернется, чтобы уничтожить все то приятное, что произойдет в его отсутствие. Если я собираюсь еще раз пробежаться по парку, прежде чем он объявится, мне надо начинать обхаживать эту женщину прямо сейчас.

* * *

Я продолжаю смотреть на собаку, которая тоже не сводит с меня взгляда. Я глотаю комок в горле и представляю себе воздушный шар над головой — с единственным словом «SOS», что вкратце характеризует ситуацию.

Глава вторая

Как теперь выясняется, Джерри возвращаться не собирается. Я не знаю сам, как к этому отношусь. С одной стороны, столь весомое подтверждение победы Марты оставляет дурной привкус во рту. С другой стороны, я вынужден признать, что отчасти мое желание сорваться и побежать вызывалось самим Джерри, так что пусть так оно и будет. Ведь если честно, то наш союз с Джерри никогда не был скреплен на небесах.

Конечно, мое затянувшееся пребывание здесь — далеко не медовый месяц. Дана делает это только для того, чтобы выслужиться перед Джерри и, похоже, даже не догадываясь, что зря теряет время. Ведь где бы сейчас Джерри ни находился, можно не сомневаться, что Марта рядом. Или, правильнее будет сказать, сверху — ее любимая поза, так проще командовать. Сидит на Джерри, как будто он чемодан, который требуется закрыть. И где же в результате Дана, собачья нянька? Где-то далеко — с поводком в одной руке и пакетом для моих отходов в другой.

Жаль, но больше мне пока не пришлось вторично пережить той свободы, которая выпала на мою долю во время нашей первой прогулки в парке. С тех пор она всегда держит меня на коротком поводке и выводит по такому строгому расписанию, которое сделало бы честь самому Джерри, этому радже репрессий. Однако, в отличие от Джерри, я чувствую в Дане слабый проблеск сочувствия к моему положению. Позавчера, например, когда она опаздывала и выставила меня на двор, чтобы я мог сделать свои дела за пять секунд или быстрее… По крайней мере, у нее хватило порядочности признать, насколько это было непорядочно. Внезапно, как гром среди ясного неба, она начала вслух говорить о каком-то пленнике, которого надсмотрщики каждое утро выводили из камеры и приказывали испражняться по расписанию.

* * *

Не то что бы собака была тем, с кем, как я чувствую, я могу разговаривать. Но в нем что-то есть, что заставляет меня говорить с самой собой. Например, позавчера, когда я выпустила его во двор, отдав строгий приказ выполнить единственный трюк в его репертуаре — сходить по-большому более или менее по команде, я внезапно вспомнила историю, которую слышала много лет назад, еще в моем детстве в прериях: про Луи Риля, которого захватили горцы и держали в тесной хижине, превращенной в тюрьму, откуда охранники каждое утро выводили его во двор. Он каждый раз должен был пройти через это унижение: снять штаны и слушать громкий голос, орущий прямо в ухо: «На позицию, присесть, срать!» Как будто это можно делать по команде.

Вот что владение собакой, даже на временной основе, творит с моей психикой: мне приходится играть роль горца, тогда как я всю свою жизнь больше казалась самой себе Рилем. В этих отношениях я являюсь властным взрослым человеком. Ограниченным, мрачным представителем закона и порядка, номинально повелевающим этим мохнатым четвероногим ребенком.