Любовь на коротком поводке

— В чем дело? — Она отрывает глаза от дороги и пристально смотрит на меня, слишком долго для безопасности, с моей точки зрения. — Ты что, не считаешь, что переезд в Лос-Анджелес — неверный шаг в моей карьере?

— Пожалуйста, смотри на дорогу, Карен. А о Калифорнии мы с тобой уже сто раз говорили.

— Лапочка, на этой стадии уже не существует такой темы, которую бы мы не обкашляли миллион раз. Именно это и делает нас НАМИ. И именно поэтому на этот раз ты должна поехать СО МНОЙ.

— В Лос-Анджелес? Как же, представляю себе! Спорю, я сразу же получу работу в качестве ведущего сценариста в «Друзьях». И, разумеется, Голливуд ждет не дождется безвестных девушек за сорок, чтобы дать им заработать на многомиллионном проекте. Тем более что сценаристка не имеет ничего против того, чтобы переспать с Харрисоном Фордом, дабы лучше проникнуть в сущность его героя.

— Кэти, я не шучу. В Калифорнии мы будем ЛУЧШИМИ. И самыми БОГАТЫМИ. Климат там хорошо сохраняет вещи, особенно машины. В тот раз, на бульваре Санта-Моника, знаешь, что я видела? Тупорылый «студебеккер-седан» пятьдесят второго года выпуска. Точного двойника старой машины моего папаши в Скоки.

Да, я знаю про старый «студебеккер» в Скоки. И про его точную копию на бульваре Санта-Моника. Карен, вероятно, забыла, но я была с ней в тот вечер, когда она вернулась из Калифорнии и решила позвонить своему отцу.

Конечно, в то время папа Ларкин был уже очень старым. Так что, наверное, можно понять, что он никак не мог сообразить, зачем Карен звонит. И все равно, даже в роли молчаливого свидетеля мне было больно слушать, как обычно болтливая Карен пытается перекрыть пропасть между ней и отцом, которая, очевидно, куда шире, чем все мили, отделяющие наш город от Иллинойса.

— Папа? Привет, это я. Это Карен. Как ты поживаешь, милый? Я… Нет, Карен. КАРЕН! Я в Канаде. Но знаешь, я только что вернулась из Калифорнии, и я… из КАЛИФОРНИИ! Из Лос-Анджелеса. Помнишь, где все клубы, ставящие комедии? Я получила замечательные предложения. Папа, и я… Нет, не ЗАМУЖ, а выступить. Я не пишу книг. Я пишу юморески, так что… Пап, давай сейчас об этом не будем. Догадайся, что я видела в Лос-Анджелесе? Я именно поэтому тебе позвонила, чтобы рассказать. Я видела старый «студи»! Нет, «СТУДИ»! «Сту-де-бек-кер»! Твой тупорылый, папа. Помнишь?

Это был единственный раз, когда я видела Карен такой: брошенной, отчаявшейся, со вздувшимися на тощей шее венами. Ей так хотелось быть узнанной, любимой тем запутавшимся человеком на другом конце провода. Старик, очевидно, вскоре передал трубку матери Карен, потому что не успела я оглянуться, как Карен швырнула трубку и в ярости повернулась ко мне.

— Я НЕНАВИЖУ эту женщину! Я чувствую ее ЗАПАХ даже через трубку. Этот затхлый, заплесневелый, ЦЕРКОВНЫЙ запах. Черт, я должна принять ванну.

Я не могла придумать, что сказать, все казалось глупым. Однако впервые постоянная потребность Карен мыться и наводить чистоту показалась мне осмысленной.

Сегодня совершенно ясно, что Карен забыла, что этот печальный телефонный разговор проходил при свидетеле — при мне. Ее отец прошлой весной умер. В те месяцы, в промежутке между этим разговором и его смертью, его дочь укрыла его позолоченной мантией воспоминаний, которые были ему больше к лицу, чем правда.

— Точная копия, — в восторге повторяет она сейчас. — Знаешь, я даже однажды позвонила папаше Ларкину, чтобы рассказать, что видела «студебеккер» пятьдесят второго года в Лос-Анджелесе? Он ТАК обрадовался, Кэти! Его маленькая Карен звонит своему папочке, чтобы рассказать, что видела его МАШИНУ.

Я выглядываю в окно и вижу стремительно проносящееся мимо здание местного магистрата.

— Лапочка, я серьезно. Поедем со мной на побережье. У нас там будет ТАКОЙ выбор бунгало на пляже, которые сдаются в аренду, и ты сможешь брать мою машину, когда захочешь.

Карен забывает, что я не умею водить машину. Забывает она и о том, что бунгало на пляже никогда не фигурировали в ее жизни в Лос-Анджелесе, для которого она оказалась безнадежно устаревшей. То, чем она занималось, было, как и она сама, устаревшим занятием, расцвет остался далеко позади.

— Вот что я тебе скажу. Если ты в самом деле туда поедешь, я приеду навестить тебя в домик на пляже. Ну как? — спрашиваю я.

— Блеск! Если ты серьезно. Так ведь нет.

Нет, но и она не имеет в виду того, что говорит.

— Карен, ты проехала мимо моей улицы уже три раза. В такой ситуации я пообещаю тебе все, что угодно.

Когда она высаживает меня на углу, я выбираюсь из машины, веря, что я наконец-то дома. Зря надеюсь!

— Кэти, не так быстро. Ты еще не сказала, что ты думаешь о моем номере.

— Номере?

— Не притворяйся. О номере про грудь.

— О, ну, мне кажется… тут надо иметь настоящее мужество.

— Прости? МУЖЕСТВО?

Я нерешительно стою на тротуаре, держась за открытую дверцу машины, а Карен смотрит на меня как таксист, разглядывающий грошовые чаевые.

— Какое отношение МУЖЕСТВО имеет ко всему этому, а?! Получается или нет? Видит бог, я не могу положиться на реакцию ЗАЛА, чтобы знать.