Любовь не ржавеет

― Не хочется о нем говорить. Плохим он был человеком, Настенька. Очень плохим. Грех так говорить о покойнике, но что было, то было. Злой, заносчивый, грубый. Веришь ли, с рождения жил в этом доме, я его мальцом постоянно лечила, а тут идет мимо и не здоровается. Смотрит, как на пустое место. Ну, ладно не здоровается и черт с ним. Я бы и без его «здравствуйте» спокойно обошлась. Хуже, что он мою жизнь в ад превратил. Ну, пока в милиции служил, было ещё ничего. Таскались к нему всякие личности на алкашей и наркоманов похожие, устраивал он гулянки до утра, но хоть без дебошей. А вот когда из милиции ушел, тут такое началось. Каждый день, если компания не в десяток человек, так уж два или три обязательно припрутся. Музыка орет, собутыльники гомонят, девки пьяные визжат. Бедлам! Веришь ли, за дверь не решалась выйти: боялась на пьяного натолкнуться. И сказать ничего нельзя! Как-то раз попыталась с ним поговорить, так он мне пригрозил: «Заткнись старая и не возникай. А не то под асфальт закатаю, и от тебя даже могилки не останется». Вот так вот! И ещё не чист на руку был. Фактов у меня, конечно, нет, но не мог Степка на милицейскую зарплату так шиковать.

― У него была жена, дети?

― Никого у него не было! Жил, как волк, и умер так же. Нет, девки у него, конечно, были. Их на моей памяти через эту квартиру несчетное число прошло. Одни исчезали через день, другие дольше задерживались.

― А в тот вечер, когда убийство произошло, ничего необычного не случилось?

― Самого убийства тебе мало? ― грустно усмехнулась тетя Дора.

― Убийство произошло в другом месте, а меня квартира интересует.

― Шум был. Сначала решила, опять у Степана гулянка. Потом слышу, вроде, роняют что-то, посуда бьется. Не выдержала, вышла в коридор. Из его квартиры несся звон стекла, будто что хрупкое на пол падало. А музыки-то нет! У Степки всегда во время гулянок музыка орала, а тут ― ничего. Испугалась я. Решила, может беда какая с ним приключилась. Может сердце прихватило, упал на пол и до выхода доползти не может. Только постучала в дверь, как она вдруг распахнулась и прямо на меня вылетела зареванная девица. Дико глянула и ходу на улицу.

― Что за девица?

― Бог её знает. Раньше я её тут частенько видела, потом она исчезла и к нему другая стала ходить.

― Опишите её.

― Да что описывать? Обыкновенная!

― Может, какие особые примету у неё были?

― Приметы? Прихрамывала она.

― Девушка убежала, а вы что сделали?

― Постучала ещё раз, никто не отозвался, а я вдруг подумал: «Ну, что ты, дура старая, ломишься? Неприятностей захотела? Сейчас откроет пьяный Степка и обложит по матушке. Тебе это надо?» В общем, развернулась и пошла к себе.

― Милиции про девушку рассказывали?

― Нет, ― отрезала она. ― Не хочу лезть в это дело. Пусть сами разбираются. И потом, чего её впутывать? Она ж не могла убить Степку, если здесь находилась.

― Еще как могла! Застрелила, спрятала пистолет в сумку и поехала сюда, ― подумала я.

17

Я вошла в приемную и увидела, что дверь в кабинет открыта. Значит, начальство с утра пораньше уже на месте и трудится.

― Николай, привет! Я почту принесла, ― бодрым голосом возвестила я.

В то утро небо, впервые за последние дни, затянуло дымкой, солнце хоть и светило, но без особого рвения и я чувствовала себя великолепно.

― Тащи сюда, ― отозвался приятель.

Он сидел за своим огромным столом, обложившись бумагами, и писал. Вид у него, несмотря на тщательно выбритые щеки и белоснежную рубашку, был усталый и какой-то кислый.

― Плохо выглядишь, ― заметила я, кладя перед ним стопку газет.

Он поднял на меня покрасневшие глаза и болезненно скривился:

― Бессонницей мучаюсь. Представляешь, совсем спать перестал. Ночи напролет слоняюсь по дому и курю одну сигарету за другой. К утру с ног валюсь от усталости, а заснуть все равно не могу.

― Может тебе к врачу сходить? Он таблеток выпишет, микстуру назначит, ― неуверенно предложила я.

― Иди ты со своей микстурой. Тут такое творится, что не знаешь с какого конца начинать расхлебывать, а ты микстуры предлагаешь, ― рассердился Николай.

― Ну, раз все так плохо, тогда возьми себя в руки и перестань психовать, ― раздраженно выпалила я.

Приятель вяло махнул рукой:

― Не расходись, без тебя тошно.

Потом, словно вспомнив, торопливо добавил:

― Выглядишь великолепно. Хорошеешь с каждым днем. Наверное, воздух родных мест так благодатно на тебя влияет. И шарф этот тебе здорово идет.

Я в удивлении широко раскрыла глаза. Из-за непрекращающейся жары все дни чувствовала себя отвратительно и выглядела, конечно, соответственно. Бледность, худоба и синяки под глазами меня совсем не красили, и не заметить этого мог только слепой. Однако в следующую минуту поняла, что таким образом приятель пытается сгладить зарождающийся конфликт, мысленно согласилась с ним, что взорвалась не по делу и примирительно сказала:

― Почитай вот газеты... свежие... Авось, отвлечешься и полегчает. Кстати, тебе опять пришло письмо.

Я выдернула из пачки газет голубой конверт и сунула Николаю под нос.