Любовь одной актрисы

– Схватить! – заорал кто-то наверху.

Акатош поднял голову. Увидел лицо Правителя Песков – испуганное, злое лицо подлеца.

Нахмурился, поднял пылающий меч. Гнев бога был объемным, почти осязаемым. Он ничего не сказал, просто коснулся своей позорной рабской метки на запястье. Она мгновенно истаяла под его пальцами, чтобы мгновением позже очутиться на запястье Правителя.

Над ареной висела страшная тишина, которая вдруг раскололась изумленными криками. Люди в черных одеждах вскакивали со своих мест, непонимающе глядя на свои запястья – рабские клейма исчезли. Мягкий, теплый огонь бога очистил тела рабов и от зелья, которое наркотиком порабощало их разум долгие годы.

– У тебя больше нет власти, – негромко сказал Акатош, обращаясь к правителю. И невольно, всей кожей ощутил его ужас.

Прикрыл глаза, избавляясь от нежеланных чужих чувств и эмоций.

– Отныне рабства не будет нигде в этом мире. Никогда.

Волна тепла пробежала по рядам зрителей, осела в их сердцах и разумах печатью запрета.

– Акатош, сделай что-нибудь! – неожиданно услышал он надрывный крик. Знакомый голос, близкий голос. Кто? Кто это?

Иномирянка!

Бог обернулся на крик. Она! Смотрит на него со слезами на глазах, а перед ней лежит мертвый мужчина.

Новый дар вспыхнул печально в огненных венах бога, будто заскулил брошенный пес, который никогда не увидит хозяином. Это он! Тот самый человек, который спас его, тот, кто так щедро одарил его.

Огненный меч запылал особо остро, прощально и истаял в воздухе, полностью слившись с богом, даруя ему всю свою силу без остатка.

А потом, в лучах полуденного солнца, вспыхнув отблесками пламени на красных цветах, возродился заново бог огня Акатош, творитель мира и жизни.

Зар, застонав, поднял голову и тут же оказался сбит на землю иномирянкой, которая, рыдая, кинулась его обнимать.

– Живой! Живой, дурилка! – проорала она что-то непонятное, лихорадочно ища его запястье и отсчитывая пульс. Видимо, не могла поверить.

– Ты мне синяков наставила, – просипел он, пытаясь вырвать руку из холодных пальцев девушки, но она будто этого не замечала.

Зар осторожно присмотрелся к ней, прислушался. Ничего! Никаких мыслей, эмоций. Ничего…

– Хорошо-то как, – счастливо улыбнулся Зар и с облегчением закрыл глаза. В его разум не бились чужие мысли, его больше не обдавали жаром или мертвенным холодом зла чужие чувства. Какое счастье!

***

Мы все, конечно, охренели. Откуда-то пришел запыхавшийся оборотень с наливающимся фингалом под глазом и встал рядом.

– Наниматель отпускать не хотел, – пояснил он, и тут же замер, наблюдая за Акатошем.

Теперь мы все вместе продолжали охреневать, глядя, как человеческая фигура посреди арены размывается, вырастает. До этого Акатош отбрасывал на красные цветы человеческую тень, но теперь это была тень огромного, до неба, костра.

Он не был человеком, насколько не мог быть человеком огонь. Я смотрела огромными глазами на черные распущенные волосы бога, в которых плясали алые искры, на кожу, сияющую ровным светом. Его лицо я не могла разглядеть – это было больно, как смотреть на солнце.

И его вот я ехидно подкалывала? Называла «Тошенькой»? Учила актерскому мастерству и русскому мату? Да где были мои мозги?! Он меня за это прикончит теперь!

Но у бога были другие планы.

Он раскинул руки в стороны, поднял голову к небу и что-то пророкотал – что-то непонятное, рычащее, приказное.

И в следующий миг несколько человек рядом застонали, закричали.

Алые искорки рвались от их тел, чтобы присоединиться к Акатошу. Археи! Он лишает их всех археев! И умирать от этого никто не спешит. Боже мой, какое счастье!

Люди в панике начали разбегаться, понимая, что происходит что-то не совсем для них приятное, но для Акатоша расстояний не существовало. Целые вихри огненных искорок присоединялись к нему, впитывались в его тело без следа.

Они летели со всех сторон, со всех пределов, и, как я подозреваю, со всех концов света. Бог забирал обратно свои дары, оставляя жизнь.

Визг, раздавшийся откуда-то сбоку, за ареной, ненадолго меня оглушил. И голос показался неожиданно знакомым. Мавен!

***

Королева Мавен была потрясена, раздавлена, уничтожена. Ее предали – и как! Оставив записку! И кто! Тот, в ком она была уверена, тот, кого она полюбила! Он посмел ее бросить! Змея! Гадина!

Мавен после того, как узнала о предательстве, несколько дней лежала в своих покоях – не вставала, не ела, не орала и не разносила дворец. Ее отравляла ненависть, и она поддалась ей, лелея и взращивая ее до невероятных высот. Несколько ночей подряд она рыдала, слизывая языком слезы с губ, несколько ночей она просыпалась с криком и потом подолгу сидела, глядя опухшими зареванными глазами в темное окно своих покоев.

Подушка сохраняла его запах, и Мавен, поначалу приказавшая сжечь все, чего касались руки Ирдана, отменила приказ, утыкаясь в нее лицом и сотрясаясь от рыданий.