Любовь по-французски. О чем умолчал Дюма

Еще в начале 1624 года король приказал своему послу лорду Бристлю покинуть Мадрид и предоставить монарху оправдания по своему поведению. Посол двенадцать лет убил на создание англо-испанского альянса, который стал делом его жизни, и, естественно, расценил отзыв как величайшую несправедливость. Филипп IV и Оливарес, убежденные, что на родине лорда не ожидает ничего хорошего, предложили ему титул герцога, если тот пожелает остаться в Испании. Бристль отказался как от титула, так и от подарка в десять тысяч крон, который, невзирая на печальное состояние казны, ему хотела сделать Испания. При этом Оливарес намекнул, что факт преподнесения подарка останется в глубокой тайне, на что отставной посол чопорно ответил, что сам бы первым известил своего монарха об этом. Посол перед отъездом написал письмо Бекингему, в котором в довольно возвышенном стиле предлагал ему забыть все трения и недопонимания, ибо «текущее положение дел королевства требует общих усилий всех его слуг и единения всех его министров». Однако это ничуть не тронуло адресата, твердо вознамерившегося обессмертить свое имя в истории королевства. Он выставил лорда козлом отпущения, полностью взвалив на него вину за провал женитьбы принца. Закусив удила фаворит мчался к своей цели – начать войну с Испанией. Он потребовал у короля созвать парламент – четвертый за время царствования Иакова I, – естественно, его просьба была удовлетворена.

Особенности парламентских выборов в Альбионе

Выборы парламента проходили в накаленной атмосфере воинственных настроений, достигших своего пика, и оголтелого антикатолицизма. Надо сказать, что никто не смог изобразить это всегда существенное и бурное событие в жизни английского общества лучше саркастической кисти и гравировальной иглы выдающегося художника Уильяма Хогарта (1697–1764). Хотя серия картин и гравюр, посвященная выборам в парламент, создавалась им чуть ли не веком позже описываемых событий, особых изменений не произошло, несмотря на случившиеся тем временем революцию, изгнание Стюартов и их реставрацию на троне, «Славную революцию», появление закона о проведении выборов каждые три года и воцарении в королевстве Ганноверской династии. Точно так же кипела нещадная битва за голоса, причем в ход шли любые средства, естественно, наиболее низкопробные и зачастую просто-напросто гнусные. Если в многочисленных городках еще существовали разнообразные правила, подлежавшие соблюдению для получения права голоса, то в графствах таким правом обладали все владельцы полной земельной собственности, приносившей чистый годовой доход (т. е. за вычетом всех налогов и сборов) в размере 40 шиллингов. Из-за сильной инфляции право голоса обретали все больше и больше мужчин среднего достатка. По разным подсчетам историков, перед гражданской войной правом голоса обладали от 27 до 40 % взрослых мужчин. Вот за их-то голоса и шла самая отчаянная борьба.

Разумеется, рекой лились горячительные напитки, иногда к ним особо щедрый кандидат присовокуплял и закуску. Как высказался один шляпных дел мастер, «на каждых выборах я неделю хожу пьяным и не буду голосовать за человека, который не напоит меня». Важную роль играла доставка к местам проведения голосования, ибо дороги в те времена в Англии пребывали в, мягко говоря, неважном состоянии. Некоторые избиратели безропотно поддерживали кандидатов, выставленных местным сквайром или богачом. Землевладельцы грозили фермерам лишением права аренды, мэры городков – потерей домов, лицензий и даже гражданства. Так что в период выборов вся Британия натуральным образом кипела, и пена на этом вареве плавала самая грязная, которую только можно было себе представить.

Но все эти недобросовестные уловки относились к области низменной материи, а устремления герцога Бекингема воспаряли в самые высокие сферы. 14 января он созвал Государственный совет, на котором выставил свое предложение: считать поводом для объявления войны отказ испанцев содействовать в возврате княжества Пфальцского зятю короля и немедленно начать боевые действия. Принц Уэльский пламенно поддержал фаворита, но министры, понимая губительные последствия таких действий и неизменность настроя своего короля-миротворца, проявили чрезвычайную осторожность.

Один из них осмелился спросить принца, ставил ли он условием заключения испанского брака возвращение княжества своего зятя. Принц вначале пролепетал нечто невразумительное, но быстро взял себя в руки и заявил, что речь идет о такой дипломатической переписке, секрет которой король отказывается раскрывать, а он сам более и слышать не желает об инфанте. Тут весьма не к месту высказался Лайонел Крэнфилд, эрл Миддлсекс[17], лорд-казначей, который весьма успешно навел порядок в истощенных финансах королевства. По его мнению, наследнику трона надлежало подчинить свои вкусы всеобщему благу и чести королевства. Карл вышел из себя и резко осадил слишком ретивого радетеля интересов государства: