Любовь по-французски. О чем умолчал Дюма

Потрясенный Иаков пролепетал, что, похоже, Бекингем действительно стал жертвой «неведомого числа дьяволов». Однако он потребовал доказательств, которых, естественно, у Каронделета не было. Тем не менее эти обвинения заронили серьезные сомнения в сверхчувствительную душу короля. Вскоре его окружение почувствовало, что доверие монарха к любимцу упало настолько, что, когда Бекингем собирался сесть в его карету, его величество дал понять, что общество фаворита ему нежелательно. Герцог велел подать себе коня, но не смог сдержать слез и попросил повелителя раскрыть, чем же он так огорчил его. Король вздохнул и назвал себя несчастнейшим в мире созданием, ибо против него поднялись те, которых он более всего любит, и подкрепил это также невольно покатившимися из его очей слезами.

Эти нездоровые признаки ослабления монаршей любви к фавориту переполошили Уильямса, творца брака герцога Бекингема. Он сделал блестящую карьеру, получив должность лорда-хранителя печати, и, естественно, был кровно заинтересован в благополучии своего покровителя. Нынешний вельможа с прошлым теолога теперь решительно переключился на более приземленные сферы, в частности, имел обыкновение весьма прозаически высказываться, что «невозможно быть государственным деятелем, не имея много денег». На основе доносов предусмотрительно созданной им широкой сети осведомителей Уильямс без труда предположил, что подкоп под Бекингема ведется со стороны испанского посольства. Один из состоявших на его жаловании красавчиков получил задание соблазнить любовницу дона Каронделета. По-видимому, дама была совершенно неспособна хранить тайны, и вскоре был арестован английский католический священник, который не имел отношения к проискам испанцев, но был чрезвычайно близким другом дона Франсиско. Как и рассчитывал лорд-хранитель печати, секретарь посольства явился к нему с просьбой освободить невинного человека. Уильямс предложил сделку: освобожденный священник будет выслан на континент, а Каронделет передаст копию записки, составленной против герцога.

Получив записку, Уильямс изучил все пункты обвинений испанцев и убил целую ночь на то, чтобы пункт за пунктом разбить доводы интриганов. Ему это не стоило большого труда: записка изобиловала, наряду с несколькими правдивыми претензиями, множеством чисто клеветнических утверждений. Уильямс передал свой труд королю через принца Уэльского, причем просил его не раскрывать своего участия в этой истории.

Но герцог, не привыкший к такому обращению со стороны короля, был вне себя и засыпал «дорогого папочку» письмами с угрозами и оскорблениями:

«…Я раскрою парламенту, как вы помыкали мной, как не могли назначить день, чтобы выслушать его [парламента] представителей, ибо тогда из-за послеполуденной поездки по сельской местности вы ужасно простудились…; но я не буду скрывать от них, что, невзирая на эту простуду, вы были в состоянии переговорить с агентами короля Испании… Я молю Господа, чтобы, наконец, он сниспослал вам благоразумие, в противном случае даже моя жена и дети не утешат меня, тем более что меня подозревают в направлении моего взора скорее к восходящему солнцу, нежели к творцу моей судьбы…»

Раздираемый внутренними противоречиями, Иаков не нашел в себе сил отказать в аудиенции молодым людям, вина которых тянула на государственное преступление. Карл передал ему записку Уильямса. Король неспешно и тщательно изучил сей труд и раскрыл объятия блудным сынам:

– Я огорчен, что обидел своих детей и проявил склонность внимать речам предателей. Ваша невиновность блистает подобно солнцу в полдень.

Все обнялись и разрыдались слезами радости. С того примечательного дня ничто и никто не смогло вытеснить герцога из сердца его повелителя. Облитым презрением монарха, потерявшим репутацию испанским дипломатам пришлось срочно покинуть Англию.