Любовь под прикрытием

– Ну… не знаю… – не отступилась я. – Где-то такое уже было: женщина, дипломат, которого все назвали сумасшедшим… – и я хлопнула себя по лбу. – Тьфу ты! Чацкий же, ведь про него написал дипломат Грибоедов, которого, кстати, в Персии и убили… «Строжайше б запретил я этим господам на выстрел подъезжать к столицам».

– Думаю, ты утрируешь, Люба, – сказал папа.

– Ладно, может быть… Но Марьяну и Веру Петровну, рыжую тварь, не упустите! – распалилась я. – И Апши проверьте! Вы ещё не проверили?! Почему?!

– Люба, не забывайся,ты не с подчинёнными разговариваешь! – строго оборвал меня папа.

– Ой, прости… – я и не заметила на эмоциях, как меня занесло.

А папа недовольно добавил:

– И вообще, почему этот твой хлыщ не сказал мне сразу про дневник, а начал сам в нём копаться?

– Во-первых, не хлыщ, папа! – сердито ответила я. – И ты вообще больше так не говори о Рафе! Мы любим друг друга и собираемся пожениться. По-нормальному.

– Не быстро ли?

– По-твоему, пятнадцать лет – это быстро?! – с вызовом спросила я.

– Я про него. Может, это просто на адреналине, Любаш?

– Нет! – Я вскипела. – Давай, пап, сразу поставим точки над i . Ты не манипулируешь мной. Я не устраиваю тебе скандалов. Я – взрослый человек,и я знаю, что мне нужно. Рафаэль – мой мужчина. И если я пo какой-то причине буду несчастной, то не потому, что ты меня не уберёг, а потому что выбрала это сама.

– Фарушка…

– Дай слово, что ты не вмешаешься в наши отношения никаким образом, – потребовала я.

– Но доча, а если он тебя обидит?

Я усмехнулась:

– Сковородкой я пользоваться умею. И за словом в карман не лезу. Но это будет мой мужчина, моя сковородка и мои разборки! Если вдруг что, я попрошу сама. До этого ни-ни! Договорились?

Папа не ответил сразу. Помолчал, попыхтел, затем признал:

– Ну что ж, кукла маленькая,и вроде я при тебе никогда не работал, а методы у тебя мои. Прёшь, как бульдозер.

– Воспринимаю это, как комплимент. Это гены. Относительно Рафа пру и буду переть. Итак? Пообещай!

– Хорошо, даю слово!

Я выдохнула и даже позволила себе немного расслабиться. Но лишь на пару секунд, затем, повинуясь интуиции, продолжила ласково, но вполне твёрдо:

– Пап, ещё я думаю, что собака зарыта еще в плохих отношениях Рафа и его бывшего босса, господина Апши. Я со своей стороны попробую узнать подробности. А ты, пожалуйста, узнай про Наталью. Раф обмолвился, что после аварии ваши службы забирали её гаджеты и проверяли. Может, нашли что-то, но не сказали? И в чём её подозревали, ведь не на пустом месте такой интерес? Жива она или нет, нам лишние сведения только в помощь!

– Дочь, это закрытая информация! – возмутился папа.

Я хитро улыбнулась:

– Закрытая информация для закрытой под охраной? Очень правильно, мне кажется!

– Нет, Люба.

– Тогда я просто буду нагло пользоваться положением дочери подполковника внешней разведки и жены бывшего дипломата и сотрудника той же службы! – нашлась я. – Ты внуков хочешь растить в безопасности?! Или тоже в сторожке под Москвой всю жизнь прятать собираешься?!

– Внуков?! – опешил папа. – Да когда вы успели?! Так быстро не бывает.

– Это смотря, когда приступить. Сам знаешь, «дурное дело» и всё такое…

– У тебя задержка?

– Да, – соврала я, ничуть не чувствуя уколов совести.

– Люба! – папа был в шоке.

А я промолчала, коварно улыбаясь собственному отражению в зеркале. Будем считать это обраткой за его ложь размером с Эйфелеву башню в течение всей моей жизни. Карма,такая карма. Всё равно мой заветный календарик навеки утерян вместе с сумкой, шубкой и сапогами у гадов в Тебризе. Чтоб им ПМС испытать на собственной шкуре, как у меня, с мигренями, болями и желанием убить всех, кто под рукой!

ГЛАВА 39

Время близилось к полуночи, когда шум подъезжающего автомобиля заставил меня выбежать в холл. Я увидела Рафа. И сердце оборвалось: выражение его лица было страшным, неживым, и сам он весь казался согбенной тёмной глыбой.

– Раф! – подалась я к нему.

Но он остановил меня жестом, хрипло бросил:

– Прости, Люба, не сейчас. Не могу, – и поволок себя в палату. Закрыл передо мной дверь. Потом отворил на мгновение и, глядя в пол, сказал: – Она там. На месте. Экспертиза подтвердила.

Значит, моя версия правильная…

Дверь снова закрылась, преградив мне вход в его личную преисподнюю. Не хочет делиться пережитым ужасом. Мужчины не плачут. А, может, иногда стоило бы? Мой армянский коллега сказал однажды, что вместо «люблю тебя», армяне говорят «Цаватанем» – это значит «я заберу все твои боли на себя».

Я медленно подошла, положила ладонь на дверное полотно, отделяющее меня от Рафа, и замерла. Я простояла долго, чувствуя его даже так. Я заберу твои боли, родной,только позволь! Войти бы, обнять, прижать к себе, но Раф не готов. И я должна уважать его желание. Даже не могу представить, что он сегодня пережил! Мужчины не плачут…

Я вздохнула, потом пошла к мадам-прапорщице, восседающей на своем «контрольном пункте»:

– У вас есть спиртное? Что угодно. Я заплачу.

– Коньяк подойдёт? – спросила она.

Я кивнула. Внезапно погас свет. Наша надзирательница нагнулась под стойку и достала приземистую бутылку и пару свечей.