Любовь с алкоголем

Музыка прекратилась, и из-за кадок с пальмами появились музыканты с балалайками, скрипками, аккордеоном. Одна, со скрипкой, была знаменитая Римма. Ее почему-то считали русской и приглашали на все мероприятия, связанные с русскими. Римма была венгерского происхождения и, как большинство венгров, Россию ненавидела. Среди балалаечников был Миша. Он, правда, не играл, а стоял для украшения. Оркестрик исполнил «Расцветали яблони и груши» — песню об охране советской границы, принимаемую за фольклорную. Приглашенные медленно стекались к центру зала. Сцена не была установлена, но она предполагалась вдоль стены, не занятой столами-барами. Там же стоял микрофон. Музыкантам принесли стулья, и они уселись на них, перестав играть. Миша, правда, долго не усидел и убежал за кадки. Перед микрофоном появилась высокая дама. О ней среди приглашенных прошел шепот, что это директор Американ Фильм Институт, что это секретарь президента института, что это главная на кастинге[19] в грандиозном фильме, готовящемся для съемок на 2 °Cенчури ФОКС. Старичок рядом со Славицей вытягивал голову и, сказав, что надо показаться, стал проталкиваться вперед. Последовала приветственная речь и перечень имен, которым объявлялась благодарность. Вывели под руки старушенцию, тут же усадив ее на стул, освобожденный балалаечником, принесли ей букет цветов — она была главным ассистентом на съемках русских сцен в двенадцати фильмах. Потом вышел толстенький дядечка, сыгравший пять или семь раз майоров, капитанов и даже генерала советской армии. Наконец вышел представитель советской группы — настоящие американцы приветствовали его с энтузиазмом, американцы русские — с недоверием. Он что-то сказал о демократии и свободе, назвал имена никому еще не известных советских актеров…

— Ааа, кого я вижу! — Миша стоял рядом со Славицей, уже с бокалом белого в руке, вместо балалайки. — И ты здесь! — узнал он армянина.

На Мишу зашикали, и он потянул Славу за локоть, поближе к бару-столу.

— Миша, вы будете еще выступать? Мне предложили что-то сказать, после танцев Смальцова. Вы их знаете? — Раечка искала глазами танцоров.

— Будет Бедная Наташа, хе-хе-хе, ее пригласили…

— Слава, ты видела, какие знаменитости? Старых, правда, много… Я там видел твоих, югославов… Чин-чин! — Миша тихонько стукнулся своим бокалом о вновь наполненный Славицы.

Она взглянула в сторону, где должны были быть «ее» люди, югославы. Они-таки стояли там, трое, все с бокалами… На «сцене» уже выступало трио. Публика несколько рассеялась. Видимо, выступления не предполагали внимательного, специального наблюдения, а служили фоном. Музыкальный номер закончился, трио удалилось под скромные аплодисменты. Рояль отодвинули и в микро объявили группу Смальцофф-младшего. Жена Смальцофф-старшего и еще три старушки яростно зааплодировали. Младший Смальцофф очень выделялся. Веки его переливались как павлиний хвост, щеки горели кирпичами. Как в одной из серий «Мишион импосибл», где он танцевал лезгинку, якобы в советском посольстве.

За спиной у Славы кто-то шумно задышал. Мишино лицо расплывалось в улыбке, глаза сужались, как у китайца. Славица обернулась — это пришла «бедная» Наташа. Так она сама себя придумала называть — в смысле, несчастная. Наташа была очень обеспечена — на участке у нее нашли нефть, так что она жила с нефтекачания уже лет двадцать, и нефть не кончалась. Была она неимоверно толста и страдала одышкой. Она очень любила танцевать. Хотя танец ее был больше похож на катящуюся куда-то медленно под гору, забытую в порту бочку.

— Ууууу, бедная я Наташа. Мишенька, дай же мне джин-джерэль. Оооо, Славица-красавица. Бедная Наташа была тоже красавица… — Дальше «бедная» Наташа говорила по-английски и пожаловалась, что ее только в последний момент предупредили и она не знает, сможет ли танцевать: она не в форме и кто ей будет аккомпанировать…

Смальцофф-младшему аплодировали чуть дольше, чем трио, и он, вдохновленный этим, исполнил соло — танец джигита. Смальцофф-старший передал ему связку ножей. Жена Смальцофф-старшего стояла за кадками, с полотенцем наготове. Там же стояли оттанцевавшие уже молдавский танец. Их было восемь, американцев русского происхождения. Когда-то названные своими русскими родителями Сергеями, Иванами, Мишами. Несознательность родителей исправило время — теперь детей называли Сержами, Джонами и Майклами. После взмокшего Смальцофф-младшего к микрофону подошел мужчина с бокалом и долго что-то говорил. Но так как его выступление не предполагалось, из усилителей уже неслась музыка, и понять речь выступающего было невозможно.

Речел стояла в другом конце зала и извивалась перед человеком с седой бородой по грудь. Скуластая девушка его знала. Она помахала рукой и отвернулась, смутившись. Она была на единственном уроке господина Осетинского — поляка лет семидесяти. На бесплатном уроке.