Любовь с алкоголем

— Ох, дорогая… Мой папа был коммунист. Это я здесь научился орать «Аллах Агбар!» А в детстве я пел «Интернационал»! Дааа… А теперь я прихожу на работу в Университет и мне мудак один, коллега мой! вдруг по-английски начинает чего-то говорить. Он! Хорват! Я его уже лет пять знаю! И все это представляет так, будто он не хочет навязывать мне свой язык. Его язык! Наш, сербско-хорватский! Я пошел и в картотеке, в компьютере, поменял в своем куррикулюм витэ[35] родной язык только на сербский! Раз так… О'кей, я сейчас… — Дверь за ним закрылась.

Димитрий затянулся, выпил виски и подошел к Славице. Она раздвинула колени. Он присел перед ней и потянул ее за колени вперед, чтобы она сползла с кресла, чтобы была ближе к нему. Она что-то тихонько просмеяла, а он резко рванул ее колени в стороны, совсем раздвинув их и раздвинув ее уже пальцами. И на него уже глядела ало-черная почти, внутри ее губы были почти черные, пасть.

— Ты не баба, а варвар…

— Это ты лучше сделай со мной что-нибудь варварское…

Он уже делал. Он уже знал, что делать. Но от этого знания интерес не пропадал. Потому что, когда она кончала, она была его, то есть не то, чтобы он до сих пор хотел, чтобы она была с ним, была бы его, но вообще — этот варвар становился как бы прирученным, переставал быть варваром… Получалась чушь — трезвая, она не провоцировала, не делала ничего такого, чтобы хотелось вот так вот сжирать ее, купаясь всей своей мордой в ее влаге, в ее крепкопахнущей пизде и всю ее руками выворачивать и вибрировать, будто превращаясь в машину, в вибратор, в ней-по ней… пьяную, ее хотелось так вот раскручивать. Самому рычать, кусить ее хотелось за это волшебное место, вырастающее на глазах… «Не могу… не могу я…» — «Молчи, что не можешь… молчи…» — он чувствовал, что она сможет, и он весь залез в нее, ему казалось, что вся его голова внутри нее и руки — в стороны, вверх, вниз, опять в стороны… и в голове его пелась какая-то песня, зверская какая-то смесь из барабанов, из «Шано Душо… Шано мори, отвори ми врата», он вспомнил, из Югославии, из ее ахов и его собственного воя, из мусульман, из Ирака, «Аллах Агбар!», и потом все напряглось и рванулось, заорав, и он почувствовал пульсацию внутри и то, что сейчас задохнется, потому что она в судороге сдавила ему голову и шею ногами, ляжками и застыла, как вот-вот умирающая.

— все… ох… сволочь… ты-таки меня изучил… миленький… я тебя чуть не удушила, дай я тебя поцелую. — Славка сползла с кресла на пол, и они лежали рядом, она его целовала-лизала, облизывала его лицо: мокрое от пота, от нее.

Но Димитрий все это уже знал — эта нежная благодарность звериная будет длиться минут двадцать. А потом ей станет скучно. Это уже была рутина. Это как с ее замужеством: «Зачем же мне за тебя замуж выходить?.. я уже с тобой была, могу с тобой… А с ним еще нет…»

Вошел Джим с пакетом, и скуластая девушка с интересом и нетерпением проследила взглядом за ним, поставившим пакет на стол. Поцеловав Димитрия, она встала и, подойдя к столу, вытащила из пакета бутыль.

— В севен-элевен[36] все намного дороже… Там тип, хозяин, наверное — еврей. И у него включено радио, и в «ньюз»[37] что-то объявили, я сначала не слушал, про Израиль и поддержку Изедбеговичу. Этот еврей так одобрительно стал что-то себе под нос бурчать! На кой хер Израилю в центре Европы мусульманское государство?! — Джим открыл Славке бутылку виски. — Может, льда?

— Не-не… Никогда там никакого мусульманского государства не будет. Это временная поддержка и возможность продемонстрировать свое хорошее отношение к мусульманам. К арабам!.. Хочу напиться… Вы, может, хотите дискутировать… А я не могу — никакой справедливости, ни объективности в мире… Как с этим бороться? Вон у тебя сколько вырезок, есть же справедливые высказывания, вот в «Индепендент»… в подвале. А на первых страницах, в «прайм-тайм ньюз»[38] обвинения сербам и Югославии! Ну, раз их никто не слушает, они и строчат из пулеметов… А, давайте пить!

Джим проснулся от воплей из спальни — сам он уснул на диване — воплей Славки.

— Не могуууууууу! Ааааа! Я сейчас все тебе тут перебью!

— Да посмотри, на кого ты похожа! На кой черт тебе еще пиво с утра…

Это был уже Димитрий. Джим встал и пошел в спальню. Славка сидела на постели, голая, в слезах, с разметавшимися волосами, а Димитрий рядом, пихая ее обратно в постель.

— Пусть она пойдет под душ. Или давай ее отнесем… Черт, у самого башка болит…

— Я вам отнесу! Я вас убью! Дай пива!

— Я тебе дам пиво. У меня много пива. Но ты выпьешь, опохмелишься, примешь душ и свалишь. Без криков.

Димитрий принес ей пиво, но она не могла взять в руку стакан. Пришлось открыть ей другую банку, чтобы она пила прямо из нее, так ей было легче.