Любовь с алкоголем

— Чаплин и Пикфорд существовали во времена, когда актеров было раз-два-три, то есть компетиции почти не было, — Джо уже стоял и разминал тело каратистскими движениями, и Славка подумала, что вот, Джо принадлежит к актерам-каратистам и есть актеры-культуристы, и актеры-комики, и она, Славка, актриса-югославка. А теперь даже так и не скажешь, то есть ее квалификация еще больше сузилась, она актриса-сербка, а что это такое? Зависит от фантазии или отсутствия ее у сценариста-режиссера-продюсера. И от хода политических событий! Это, конечно, было главным! Быть Славке, актрисе-сербке, или не быть, зависело от решений ООН, от американской политики и от давлений всевозможных лобби.

— Сегодня вообще профессия актера — это что-то странное. Публика, зритель, сама хочет играть! Все эти реалити-шоу[41], видимо, база будущего. Ты пережил какую-то трагедию, смог ее продать и можешь еще раз ее пережить, только уже за деньги и для зрителя. На экране! Так оно всегда в общем-то и было. Только для этого использовались специальные люди-актеры, умеющие якобы воспроизводить страсти других. А сегодня этого не надо. При сегодняшней технике… кого угодно можно снять, то есть заставить сыграть для камеры. Поэтому настоящий актер вообще должен быть каким-то асом! Или его не должно быть…

Джо ушел в ванную, и Славка наконец-то села на свой диван. Наверное, она была согласна с Джо. С тем, что он говорил. Ее только ужасно злило, что вот он такой сейчас весь логически-рассуждающий, а вечером наколется какой-нибудь дрянью и… будет сидеть, распустив нюни, и плакать, что никуда его не взяли… Как она сама! Только она не плакалась, а становилась злобной, агрессивной… либо бежала к кому-нибудь, к кому угодно, чтобы ее хотя бы выебли, раз ничего не получается, чтобы хотя бы в кровати получилось! Это уже было какой-то формулой, рецептом жизненным… И еще всегда можно было воспользоваться этой прекрасной фразой из фильма Билли Уайлдэра: «Я большая, это фильмы сделались маленькими!»

Большая и скуластая Славица и без записанного в книжке адреса хорошо знала, где находились студии МГМ[42]. Напротив размещался гараж, авторемонтная мастерская, принадлежавшая когда-то Славкиному мужу. Последнему. Муж в ремонте автомобилей ничего не понимал. Он владел. И Славица владела. То есть раз в неделю заезжала в этот пыльный и шумный гараж и, посидев в офисе полчасика… уезжала. В общем-то муж ее тоже в основном проводил время в офисе, а не под автомобилями. Поэтому, видимо, и поменял уже третью, что ли, мастерскую. В свои наезды владелицы, Славка всегда думала, что какой-то есть смысл и насмешка в том, что всего вот через дорогу, напротив, МГМ студия, иной мир… а она сидит в гараже. Ну вот, теперь она шла в студию, в личное бунгало мистера Брокколи.

Гигантский паркинг был расчерчен на отсеки, и в некоторых были отпечатаны номера, а в других фамилии. Пришлось долго искать незарезервированное место, и оно оказалось далеко от бунгало мистера Брокколи, которого все, конечно, знали здесь. А Славка нет. Паркинг продувало ветром. В каждом порыве было дыхание жаровни, будто лицо приближалось к духовке. Волосы лениво путались, как и макушки пальм — лениво откидывали сухие свои шиньоны. Была поздняя осень. Но об этом скорее оповещала одежда некоторых женщин — они надевали сапоги. Славка вечерами — норку. Но в этом проявлялась двойственность ее. С одной стороны — вот, норка, значит, не лето, осень и зима, значит. Будто оповещала она, да и себе напоминала. А с другой, шокировала — вот, норка! В то время как все попрятали свои норки в камеры хранения, демонстрируя этим заботу о животных.

В приемной бунгало все ходили на цыпочках и разговаривали шепотом. Здесь были тетки с Мак-Каден плэйс, но и тетки местные. Они бесшумно пробегали коридор и бесшумно скрывались за дверьми, так же бесшумно из-за них появляясь. «Ты урожденная из Восточной Европы, да?» — спрашивали они. «Ты не русская?» — переспрашивали другие. Одна из теток взяла фото Славицы, передала другой, и та, в свою очередь, как по цепочке, вручила их третьей, высунувшейся из-за двери. Затем из-за двери показалась Джин — «Пожалуйста», — сказала она и открыла дверь на вытянутую руку, не выпуская из руки дверной ручки. Будто боясь, что вместе со Славицей кто-то еще, посторонний, непредвиденный! успеет забежать к мистеру Брокколи.

Славица вошла и, сделав пару шагов, оказалась на центральной ковровой дорожке, ведущей к мистеру Брокколи. Вот она пошла по ней к окнам, спиной к которым, за большим столом, в кресле с высокой спинкой, сидел невероятно толстый мужчина.

— Мистер Брокколи, — семенила рядом со Славкой тетка. — Это Славица. Уроженка Белграда… Вам будет интересно взглянуть… — она передала фотографии другой тетке, отклеившейся будто от стены, и та вручила их Джин, и только она уже понесла их к столу.

Мистер Брокколи еле-еле приподнялся и протянул короткую руку Славке. То есть рука, наверное, была нормальной, но из-за невероятной его толщины она казалась коротенькой, толстое тело ее будто не пускало, не давало вытянуться.