Любовь с алкоголем

— Да, и не говорить о твоей маме. А то я буду чувствовать себя, как твоя сестра или тетя.

Славица подумала, что Вильям, должно быть, очень хороший сын.

— Тебе, Даглас, стоило бы подстричься.

— О, пожалуйста. Моей маме тоже так кажется… Чем ты занимаешься в Лос-Анджелесе?

— Я… нахожусь в постоянном процессе разводов и замужеств. А в промежутках пишу стихи. Да, ну и, конечно, я актриса, как и все хоть чуточку привлекательные женщины Лос-Анджелеса! — она рассмеялась.

Они ели некоторое время молча, потом девушка улыбнулась, будто чему-то приятному, но грустному.

— Странно, что я сказала о твоем русском. Сама я много читаю по-сербски и пишу тоже на сербском свои стихи. Немного похоже на мои походы на русские мероприятия, на дружбу с югославами…

— Ты, по-моему, вполне свободно говоришь по-английски, чтобы писать.

— По-английски я не чувствую ответственности. Все как-то легче. И не финально будто, не окончательно. Хотя, в современной югославской литературе я себя чувствую, как, я не знаю… как в гей-баре! Не в смысле обвинения, а по отчужденности. Ничто меня не трогает, не касается, но и какая-то надежда. Ха! что кто-то не гей?

— Ты что же, воспринимаешь все только на уровне личного и интимного? Самец-самка?

— Не знаю. Но то, что я читаю, должно меня волновать. Все равно как — в смысле ненависти или обожания, отвращения или восторга… У наших писателей все какое-то второстепенное, провинциальное. Им, впрочем, как и большинству здешних, не хватает выхода за пороги своих домов. Чтобы стать более зрячими к своим же домам.

Вильям дотронулся до ее руки, до пальцев со смешным маникюром. Она улыбнулась:

— Хочу нового, а маникюр у меня шестидесятых годов… Твой свитер с плечами из тридцатых…

Вильям приподнял свой стакан с пивом: «За прошлое с новыми деталями?!»

— Вот, ты можешь подстричься, как Юкио Мисима, носить черные костюмы с белыми рубашками и черными же галстуками…

Вильям почувствовал, как она покачивает ногой под столом и непроизвольно взглянул вниз. У нее были узкие лодыжки и высокий подъем. Он бы хотел провести рукой по подъему, потрогать… он встал и пошел к туалету.

Раковина была напротив двери в кабинку — одной для мужчин и для женщин. Вильям включил воду и ополоснул лицо — ему было жарко. Он брызгал себе на лицо, поглядывая в зеркало, и через несколько минут вошла Слава-Маша, как он мысленно уже называл ее.

— Извини. Можно? Это из-за пива…

Вильям тряхнул воду с рук. Полотенца не было. На стене висела сушилка-автомат. Он включил ее, а Слава вошла в кабинку. Он все равно слышал ее — тонкую струйку — за шумом автомата. Он не знал — выходить ему или нет. Автомат выключился. Она спустила воду и открыла дверь кабинки. Он видел ее в зеркало. Она стояла за его плечом и тоже смотрела в зеркало.

— Ты хочешь делать со мной love, Даглас?

— Здесь?

Она засмеялась и вышла из кабинки.

— Нет.

Он тронул ее за плечо. Его пальцы были еще влажными и оставили пятна на блузке. Она включила автомат и подставила плечо под горячий воздух. Ворот отлетел в сторону, обнажая ее грудь. Вильям видел мягкие соски ее груди. Расплывающиеся и набухающие из-за горячего воздуха. И ткань касалась их, дрожа.

Они вернулись к столу. Допили пиво, сакэ. Вильям расплатился с японкой. Они все сказали «орегато». Японка кланялась.

Из ресторана они вышли под провожающие возгласы поваров бара. Машина стояла на заросшем травой пустыре, служившем паркингом. Они молча сидели в машине, и она курила. Потом Вильям повез ее к себе.

3

— Ш-ш. Пожалуйста, тише. Не смейся. — Вильям шел впереди, по узкой дорожке между стеной дома и стеной из кустов.

— Мы что, захватываем чей-то дом? Ты не живешь здесь? — Слава поймала его руку.

Он остановился и обернулся. В темноте ее глаза казались больше — она во всю пыталась разглядеть, где они. «Норка на охоте», — подумал Вильям.

— Я не живу здесь один. Так что просто тихо войдем в мою половину. — Он сжал ее ладонь. — Хорошо?

— Хорошо. Я буду тихо, — прошептала она.

Вильям открыл дверь из тонюсенькой сетки против насекомых. Потом повернул ключ в замке основной двери. Они прошли короткий коридор и вошли в комнату. В спальню — большое ложе темнело посередине. Больше Слава ничего не смогла различить. Она сбросила норку и сама легла, откинувшись на спину. Вильям запер дверь и подошел к ней. Встал над ней. Она потянула его за руку на себя.

На ней были чулки, держащиеся за счет резинки на изнанке, по верхнему краю. Вильям почувствовал эту резинку на руке, просунув ее под юбку, под чулок. Он хотел касаться ее тела. Он высвободил руку, и резинка щелкнула о кожу ее ляжки. Скуластая девушка громко засмеялась, и он положил ей на губы ладонь. Она укусила его.

— Даглас, мы что-то противозаконное делаем? Что происходит?