— Потому что я себе сейчас не нравлюсь. И сегодня мне не нравится… Мир гибнет. Каждую минуту где-то кто-то погибает. Я, наверное, тоже. Да, это, наверное, не моя забота, но… Мне вообще иногда кажется, что все давно погибло и продолжается только внешне, но на самом деле это эхо, реверберация от давно сыгранного аккорда. Мы уже все давно умерли. Как Козинский[55]
, надевший себе на голову пластиковый мешок. Мы тоже уже давно с пластиковыми мешками на головах…— Нельзя так думать. Не надо думать в таких глобальных масштабах и терминах. Надо заставить полюбить себя такой вот, со всеми вашими минусами, с которыми вы же сами решили бороться. Уже как прекрасно. Нет неразрешимых ситуаций. Только не ставьте перед собой мировых задач… Не любя АА митинги, вы все-таки должны были отметить, что они дают полезные советы — один шаг в день. Это уже гигантское достижение. Может, вы могли бы даже поработать с ними, им всегда нужны помощники, волонтеры…
— Я знаю, знаю, но мне кажется, что все это будет как искусственный побег. Чисто внешний, во всяком случае. Как и мои приходы к вам… Я не чувствую ответственности за все, что говорю. Будто это не взаправду. Оттого что не… по-сербски? Не потому, что мне сложно по-английски говорить. А потому, что… это как со статьями, репортажами, которые я писала по-английски. Хорошо, талантливо даже, но для меня лично не значительно, не серьезно, не… Может, потому что я всегда хотела писать стихи. А стихи должны писаться сердцем, кровью, душой, а не… по-английски. Это все так запутанно получается… Но я чувствую что-то, какой-то зов крови меня будто толкает на самоуничтожение, в пропасть, в дыру черную. Я уже так привыкла, что не живу в Югославии, но последнее время я постоянно думаю, а может, мне надо вернуться? Именно сейчас, когда там что-то рушится, то есть уже рухнуло, исчезло… Это, наверное, слишком претенциозно сравнивать себя, олицетворять с Родиной, с большой буквы, со страной. Но если все-таки сравнить, то, может быть, мне легче будет найти себя новую в той стране, которая тоже должна стать новой, другой…
27
— Я хочу говорить с мисс… Мисс Славица Петро… пожалуйста.
— Я сожалею, но ее нет. Могу я что-то передать?
— Да. Да. Вы можете ей передать. Вы ей передайте, пожалуйста, что ее знакомый, увлекающийся русским языком, мой сын, между всего прочего, его… его нет. И пусть она не злорадствует. Он, конечно же, не из-за нее ушел, оставил нас, меня, но она внесла свою лепту… Вы все… Я знаю, что вы русская! Вы все сеете уничтожение вокруг себя. Вы разрушители и убийцы.
— Миссис… Даглас, если не ошибаюсь, я не знакома с вашим сыном, но Славица мне говорила о нем, я, простите, ничего не поняла. Он уехал?
— Да-да, уехал навсегда… Он повесился! Он повесился у себя в лаборатории! Я настоятельно прошу передать, чтобы эта женщина не смела показываться на похоронах. Ни на панихиде. Я знаю, что этого нельзя запрещать, что это против Бога, но я требую ее отсутствия!
— Боже мой! Какой ужас, но как же… Она же собиралась…
— Она собиралась, но не собралась. Я не была высокого мнения о вашей… руммэйт, видев ее всего однажды, но не до такой степени, чтобы желать смерти моего сына! Я бы примирилась. Но она что-то сделала, а вернее, не сделала, и его чаша переполнилась. Он принимал серьезнейшее решение в жизни. Он хотел жить отдельно. И как я поняла — с ней. Она, видимо, вам говорила, что его мать больна… Но это он, мой сын, был болен идеей фикс. О русских! Об отце! О женщине русской… Он сломал жизнь себе, жизнь близким людям. Помешавшись буквально на всем русском, на славянах и на том, что это его долг буквально быть русским. Это уму непостижимо, до чего он довел себя. И теперь он ушел, оставив нас всех с этой невыносимой виной, чувством вины! И она тоже, она должна чувствовать свою вину. Свое участие в его уничтожении… Я прошу меня простить, что разговариваю так с незнакомым мне человеком… но я переполнена невероятной скорбью о непоправимом…
— Я понимаю вас… Когда же это произошло? Как же это случилось?
— В понедельник его обнаружили в лаборатории, где он пров… находился, видимо, весь уик-энд. Он оставил письма. И ей тоже. Но я уничтожила то письмо. Я не могла, я была не в силах сохранить. Ничего утешительного в свой адрес мисс Славица бы не нашла в нем. И видимо, оно было написано в состоянии ненормальном… Какой-то абсурд о самураях, алкоголе, норке… он оставил… Это животное осталось в клетке, несчастное, он откуда-то раздобыл…
— Миссис Даглас! Хэллоу! Хэллоу!.. Почему же она повесила трубку?
Бедная Раечка сама расплакалась. «Какой ужас… А если я умру… некому даже позвонить, сказать будет… Джо… Славке… она все-таки женщина… Как же я ей буду говорить? Он повесился, Славочка…»
28
«Он повесился, Славочка…» — Раиса постаралась улыбнуться, правда, как бы извиняясь.