– И это не говоря о вашем настроении, – добавил Авраам, как будто не слышал Уилла. – Подавленном, как я бы его охарактеризовал.
Возможно, в другой раз Уилл мог бы обидеться. Но сейчас подавленность – это слабо сказано.
Он чувствовал себя просто ничтожно.
Будто в аду, как он и предвещал.
Потому что испортил отношения с Норой и теперь ее нет.
Он знал это, когда все происходило, видел как будто со стороны и в замедленном действии. Какие-то эпизоды четко и ясно всплывали в памяти: почерк мамы, такой же легкий, как в ее молодости. Пальцы миссис Салас по краям фотографии, розовые глянцевые ногти. Лица его родителей: яркие, светлые, радостные. Руки Норы у него на талии, щека на его груди, волосы касаются подбородка. Ее ладонь ускользает.
А все остальное было смазано и очень быстро. Увидев эту фотографию, он как будто ударился со всей силы в кирпичную стену всех его жизненных страхов. А потом он сказал Норе, что не хочет ничего серьезного.
Ах, появился еще один ясный момент: ее лицо, когда он сказал это. Он был вполне уверен, что его екающее сердце остановилось прямо там, в ту же секунду, пусть он и стоял сейчас здесь, безжалостно живой.
– Последние дни выдались тяжелыми, – сказал он Аврааму, что, по иронии, было преуменьшенным преуменьшением. Прямо как жаловаться на сломанный палец, когда в черепе кровоизлияние. Возможно, у них с тем ортопедом есть что-то общее. В конце концов, «наложить шину» – вполне уместная метафора его действий в отношении Норы, когда она ушла, оставив его в глубоком шоке посреди квартиры Донни. После уборки он написал ей, не передумала ли она и хочет ли поговорить. На следующее утро, когда она должна была улетать, он позвонил, но услышал лишь автоответчик. Она ответила на сообщение пару часов спустя кратко, ласково и осторожно.
Поэтому он написал:
Но, если произошедшее между ним с Норой было действительно кровоизлиянием, он не знал, стоит ли пытаться это исправить. Причиной его состояния – подавленности, этого ада – была его несерьезность к Норе. Эту напористость, безрассудство и эгоизм надо было прекратить еще несколько недель назад. А он довел все до того момента, когда не мог уже двигаться дальше. Как этого хочет Нора. Как она этого заслуживает.
Но, черт, он так по ней скучал. Словно внутри его была дыра. Уилл в жизни не чувствовал себя таким одиноким, что говорило о многом, учитывая его историю.
– Я бы хотел позвать вас на ужин, – сказал Авраам. Уилл поперхнулся и посмотрел на врача.
Даже ответить ничего не смог.
– Со мной и Салли. Позвольте заверить, однако, что я не поддался привычке.
– А-а, – отозвался Уилл.
– Это ужин у меня дома, я буду готовить, чем нечасто занимался в браке. Салли будет рада, если вы к нам присоединитесь.
Уилл прочистил горло, полностью осознавая, как нелепо выглядит сейчас в своем шлеме, уставившись на начальника.
– Не хочу помешать вам, – ответил он и тут же сообразил, что так говорят, когда хотят, чтобы их убедили в обратном. И он, в общем-то, хотел, чтобы его убедили в обратном. Хотел поужинать с Джеральдом и Салли, потому что был растерян, озлоблен и так одинок, что вечер с, возможно, воссоединяющейся семьей – это очень даже неплохо или, по крайней мере, лучше, чем вернуться домой и уставиться в пустоту, думая о том, что Нора прилетает завтра вечером, а он так и не понял, что делать дальше.
– Вы не помешаете, потому что я уже сказал Салли о вашем приходе, – сказал Авраам. – Я звонил ей пару часов назад.
– А если бы у меня были планы?
Последовала краткая пауза, Авраам смотрел на Уилла как на тяжело раненного человека, пытающегося наложить шину на палец.
– Уверен, вы кажетесь сами себе очень загадочным, доктор Стерлинг, – выговорил он наконец своим четким, профессиональным тоном. – Но мне совершенно ясно, что ваша проблема как раз в том, что у вас вообще нет никаких планов.
В первый час было не очень.