Любовь сквозь пиксели

Однако Марк и Катя не перестают подшучивать надо мной, особенно после того, как пересказываю им разговор с Ониксом. Правда, утаиваю правду про уникальные скилы и вампиризм. Почему-то эти вещи хочется сохранить в тайне. Оставить только нашим секретом.

– Ты нравишься ему! – пищит Чернова. – Как мило-о!

– Все не так! Ему нравится играть со мной. Играть!

– Конечно, сестренка. Так же как и тебе нравится играть с ним, – заговорщически подмигивает Марк. – В гильдию к вам, поди, даже проситься не стоит? Вход только влюбленным?

Если бы не звонок на урок, точно треснула бы его учебником по истории. Он как раз самый толстый! Однако ни на Марка, ни на Катю по-настоящему не злюсь. Смущаюсь, но и только. На самом деле мне нравится говорить с кем-то реальным об Ониксе. В такие моменты начинает казаться, что и он где-то рядом. Настоящий Оникс, а не его аватар.

А поговорить я могу только с Катей и Марком. Ведь только они меня поймут и не осудят… В отличие от мамы, которая тоже что-то заподозрила и начинает приставать со стыдными разговорами.

– Ты в последнее время какая-то другая, – улыбается она, подсаживаясь за обеденный стол, когда субботним вечером потягиваю чай и листаю ленту в телефоне.

Тут же откладываю смартфон и отодвигаю полупустую кружку с остывшим чаем.

Из зала слышится смех отчима и мелкого. Кажется, они смотрят какой-то мультик. Такие вечера мама обычно проводит вместе с ними, так что странно и неожиданно, что она вдруг уделяет внимание мне.

Мне до сих пор сложно говорить с ней. Так же как и маме тяжело общаться со мной. После того как она решила уйти из семьи, оставив папу, все пошло наперекосяк. Я собиралась остаться с отцом, оборвать с мамой, которую нарекла предательницей, всякую связь. Но судьба решила иначе, время сгладило острые углы, а я немного повзрослела.

Обида и злость утихли, но смириться и принять решение мамы не могу до сих пор.

Кто знает, может быть, не пожелай она уйти к Андрею, папа бы был сейчас жив?

Эта мысль крепко засела во мне, и, как бы ни старалась, выкорчевать ее уже не смогу никогда. Поэтому точно знаю – в восемнадцать я поступлю и покину этот город навсегда. Не оборву с мамой связь, но она станет тонкой и призрачной, как нить лунного света на исходе ночи.

Мы все еще одна семья, все еще любим друг друга. Но любовь эта больная и полная горьких воспоминаний. Для меня так-то уж точно…

– Другая? Разве?

– Легкая, воздушная. – Мама плавно, с грацией балерины, взмахивает руками. Когда она улыбается, в уголках серых глаз появляются тоненькие морщинки. – И больше не похожа на колючку.

Ох, знаю, куда она клонит! Закатываю глаза и цокаю языком, и мама тут же хмурится.

– Но-но-но! – качает пальцем она. – Не пытайся вжиться в старый образ! Меня не проведешь.

– Мам, почему ты не с Андреем и Мишей? Чего ко мне пристала с фигней?

Она удивленно округляет глаза, но быстро берет себя в руки:

– Я общаюсь с тобой. Это запрещено?

– Общаться – нет. Докапываться – да!

Мама встает из-за стола и открывает холодильник.

– Я отрежу тебе персиковый пирог, а ты мне расскажешь, что с тобой происходит. Договорились?

Мама порхает по кухне, а я снова отвлекаюсь на телефон. Звонок от Кати. Отклоняю, как и прошлый вызов, но от Марка. Эта парочка мне полнедели продыху не дает из-за тусовки у старосты.

«Дарьяна, ты должна пойти! Ну пожалуйста! Будет весело!»

Сегодня их методы стали более жесткими. В ход пошли не только уговоры в сообщениях, но и звонки… На которые отвечать, разумеется, не собираюсь. Уже написала днем и Кате, и Марку, что приболела. На вечер у меня иные планы.

И вот на лицо опять просится дурацкая улыбка, стоит подумать об Ониксе. И, разумеется, мама это замечает.

– Кто тебе звонит? Мальчик? Из-за него ты такая… сияющая? – Она ставит передо мной тарелку с аппетитным кусочком пирога и садится за стол.

Складывает руки на столешницу и подгибает под себя ноги, устраиваясь поудобнее. Только вот я все равно вижу, с какой неловкостью мама пытается со мной общаться. Точно такую же чувствую я.

– Притворяешься моей подружкой? – опускаю глаза к тарелке. Аппетит испаряется, как дым, разогнанный ветром.

Мама тяжело вздыхает и меняет позу. Опускает ноги на пол, облокачивается о стол и касается пальцами лба. Теперь она выглядит усталой, но расслабленной. Маска сброшена, больше можно не притворяться.

– Я хочу, чтобы мы были семьей, Дарья. Мы и есть семья, но живем как чужие люди.

Мне нечего на это ответить. После смерти папы весь мир стал мне чужим. Мама исключением не оказалась. К тому же я знаю, что она во мне разочарована. Ее пугает поломка, которая случилась в моей голове два года назад. Поэтому она пытается помочь мне – водит к психологу, избегает ссор и обычно не докапывается по ерунде.

Но даже так я не чувствую себя любимым ребенком. Я – обязанность, и только.

– Кто тебе звонит? – Мамин голос не звучит расстроенно, когда она кивает на вновь оживший телефон. Ей будто безразлично то, что мы только что обсуждали.

– Марк, – покосившись на экран, отчитываюсь я.

Мама вопросительно наклоняет голову. Мол, не ответишь на звонок? И тогда я поясняю: