Любовь в Венеции. Элеонора Дузе и Александр Волков

Я нахожусь в мастерской и хочу немедленно ответить Вам, бумага грязная, другой у меня нет. Я очень рад, что некоторым людям приходит в голову мысль, что я не должен ничего скрывать от своей жены! Но я это делаю ради нее самой, не для себя! Во имя неба! И Вы обратили внимание на подобную чушь!

Знайте, что даже про М.[атильду] она узнала пять лет спустя – и это потому, что М.[атильда] заставила меня сказать ей – по серьезным причинам.

В конце концов, я даже не хочу об этом говорить – это слишком глупо. […]

Я знаю, что в свете об этом знают, и понимаю, откуда […].

Вы знаете, что десять лет мы умели скрывать […] Неосторожность М.[атильды] оставившей все мои письма в руках матери, которая всем рассказывает об этом, вынудила меня больше не скрывать: «аминь». Ваши письма, я всегда держу при себе.

Но знаете ли Вы, что одна только мысль о том, что безразличные мне люди подозревают меня или подозревают дорогого мне человека, убивает меня. Обмануть этих негодяев – вот моя единственная цель. […]

Всего один Ваш маленький недостаток убивает Ваши великие качества. В этом мире нет больше М.[атильды], чтобы понять это. Она была уникальной и полностью понимала Вас.

У Вас нет самообладания, которое дается с образованием. Матильде тоже его не хватало, она знала это. Ее смерть – лишь результат этого недостатка.

Ее глупости всегда были вызваны одной и той же причиной.

Выбирайте людей, узнавайте их лучше, и только тогда Вы можете не сдерживать себя. Без этого всегда, всегда будьте начеку.

Этот недостаток сдержанности некоторые даже называют вульгарным.

Представьте, мне сказали так о М.[атильде]! […]

Сколько раз я предупреждал Вас – я знал, что Вас ждет разочарование. Об этих вопросах я бы хотел поговорить с Вами, когда освобожусь. Вы должны это хорошо понимать, потому что в этом Ваша слабость. Вы думаете, что у вас нет гордости. Ошибка! Она у Вас есть. И эта гордость страдает, часто страдает. И это скрытое страдание лишает Вас мужества, лишает спокойствия, заставляет не любить одиночество.

Вы ничего не делаете. Вы не читаете серьезных книг, есть мир вещей, о которых Вы не знаете. Вы не развили интересы – и т. д. и т. д. Всё потому, что Вы говорите себе: «это того не стоит» и говорите потому, что в глубине души Ваша гордость задета, и Вы не видите в серьезном занятии способа залечить эту рану.

Именно это заставляет Вас всегда бросаться в крайности и никогда не придерживаться, как Вы говорите, золотой середины. Говорить с Вами об этом серьезно будет моим величайшим счастьем. У Вас есть превосходный выход из этого положения, но его слишком долго описывать, а Ваше письмо лишило меня душевного спокойствия. Вы не имеете к этому никакого отношения, нет, но в Вашем сердце был момент сомнения, а я так далеко, так далеко — в конце концов, Вы знаете, что я хочу работать, чтобы больше не думать об этом, и поверьте, я думаю о сохранении тайны только тогда, когда мое сердце отдано. Это становится моей второй жизнью и страданием, потому что я дрожу из-за каждой прямой или косвенной неосторожности. Если Вам сказали то, что сказали, это лучшее доказательство того, как мне всегда удавалось обманывать любопытных негодяев. Это единственная ложь, которую я признаю и практикую. Я

думаю только об этом, поэтому вот уже два месяца прошу Вас сообщить мне Ваш маршрут, чтобы всё уладить. Это не для моей жены, нет, для общества. Давайте больше не будем об этом говорить, [без подписи]

* * *

[18.4.1891; Дрезден – Санкт-Петербург. Телеграмма в Гранд-Отель «Европа»]

НЕДОСТОЕН ХОРОШИХ ОБЪЯСНИТЕЛЬНЫХ ПИСЕМ СТЫДНО ЗА МОИ НЕДОСТОИН. МИР. НАКОНЕЦ ВСЁ ПОНЯЛ = КАЮСЬ

* * *

[20.4.1891; Дрезден – Санкт-Петербург]

Твои письма и телеграммы сделали меня счастливым, чрезвычайно счастливым. Не будь слишком добра.

Мне приходится так долго поддерживать свои силы, что я слабею. Напишу тебе завтра, сегодня только два слова. Я читаю твои телеграммы по десять раз в день, когда отдыхаю.

В Москве – я знаю только гостиницу «Славянский базар»[411], она большая. Ты сможешь найти все, что нужно, но, пожалуйста, заранее договорись о ценах на все «дополнительные услуги».

Точный день моего отъезда сообщу телеграммой, потому что еще не знаю, 10-го или несколькими днями позже. Это зависит от ответа, который я жду из Парижа.

Прижимаю тебя к своему сердцу, Леонор. Не заставляй меня сходить с ума от счастья. Алекс

* * *

[21.4.1891; Дрезден – Санкт-Петербург]

[…] Спасибо за хорошие письма. Я хочу написать тебе много – о Шопенгауэре, о твоих печалях, дорогая Леонор, о множестве вещей, но сегодня я падаю от усталости, потому что у меня осталось всего несколько дней до отъезда в Париж.