Любовь в Венеции. Элеонора Дузе и Александр Волков

Завтра я отправлю тебе всю посылку, кроме пояса, в Вену, в отель. Думаю, что через таможню это будет дешевле. Другими словами, поскольку ты сможешь перевезти всё в Италию беспошлинно, даже если тебе придется платить австрийской таможне, это всё равно выгоднее! Потому что последняя, вероятно, не будет такой строгой, как итальянская. Пояс я тебе привезу сам, тесьму тоже. Не забудь отправить всё в Италию. […]

Я благодарю тебя от всего сердца, мой друг, за твои предложения относительно документов для Гейдена.

Софи[515] думает, что может принять часть на условиях, которые она объяснит тебе позже, поэтому, если хочешь, сохрани для нее часть.

Я удивлен маленькой выручкой (2000 нетто, говоришь?).

Это не 6 ооо, как говорил Тэнкцер, и это гораздо меньше тех 5000, которые тебе предлагали в Будапеште.

[…] Как ты заботишься о себе, Леонор? Моя дорогая, ужасная подруга, которую я… Нет – ты говоришь, что нам следует бояться «цветистой речи», как выражается твоя подруга из Вены. Так что я умолкаю.

Да хранит тебя Бог, вот и всё. […]

[P.S.] Есть ли у тебя еще хоть немного привязанности ко мне – или всё кончено??? Скажи, не смущайся. Ты жестокое, ужасное существо, которое мне хотелось бы сжать в своих объятиях.

* * *

[18.5.1892; Санкт-Петербург – Вена]

Я отправил телеграмму Софи. Софи приезжает около пяти вечера в Вену. Она телеграфирует точное время из Варшавы, если ее ничего не остановит.

Вы можете сказать ей, чтобы она подождала где-нибудь и пришла в отель позже, когда Нанин[516] уйдет, скажем, около девяти вечера.

Вероятно, ей придется остановиться в том же или другом отеле. Для нее это не имеет значения.

Она могла бы прийти в девять и уйти в час ночи, если по морали отеля это возможно, потому что, в противном случае, ей пришлось бы оставить свое имя, тем более, что не исключено, что кто-то узнает ее в отеле, швейцар или официанты.

Придя же около девяти вечера незаметно и без багажа, и выйдя около часа ночи, она, возможно, будет меньше Вас беспокоить. До свидания, моя дорогая подруга, я всего лишь бедная женщина, которая завидует Софи, потому что она скоро увидит тебя – да благословит тебя Бог! Твоя преданная подруга А. [леке]

* * *

[4.6.1892; Дрезден – Вена]

[…] Думаю, что твои глаза, немного подернутые дымкой, – самые прекрасные глаза в мире, – именно потому, что они слегка с поволокой, кажется, что они вечно находятся в том состоянии, в котором хотели бы быть Оп.[пенгейм] и Мари[517] – в состоянии сладкой, великой, трагической, неистовой страсти. […]

Завтра надеюсь получить хоть слово от тебя! Скажи честно, нравятся ли тебе ковры. Тот, что из валяной шерсти мне кажется очень красивым и оригинальным – так приятно ходить по нему босиком. […]

* * *

[6.6.1892; Дрезден – Вена[518]]

[…] Так прекрасно было с тобой в деревне! Ты была так красива, так красива, что если бы я была мужчиной, я бы бросилась к твоим ногам. Я так рада видеть, что твое лечение идет тебе на пользу. Радует то, что выглядишь превосходно – ты никогда не выглядела лучше. […]

* * *

[9.6.1892; Дрезден – Прага]

Я читал и перечитывал твое письмо, Леонор – я обидел тебя, сам того не ведая, потому что ты меня уж точно не поняла. У меня не было ни тени сомнения в твоей привязанности – ни тени! Дорогая моя добрая подруга! Прочти письмо еще раз, и ты увидишь, что оно только обо мне.

Грусть исходила от меня, а не от тебя. Прости меня. Разве ты не понимаешь, что я тоже иногда могу грустить? Я редко отпускаю себя.

Не знаю почему – но семья, обязанности и т. п. так тяготят меня в этот раз… печальные мысли, невозможность что-то изменить, невозможность быть свободным – желание быть рядом с тобой – и двадцать других вещей заставили меня написать то, что я написал, ты тут ни при чем. Зачем мне тебя утомлять? Наверное, я плохо объяснился – вот и всё. […]

Если бы ты знала, какое у меня страстное желание написать твой портрет, каким я его вижу.

Только, к сожалению, ты приедешь как раз в самый жаркий месяц, боюсь, ты слишком сильно будешь страдать от этого. Но когда думаю, что нам не нужно торопиться, что у нас есть август, сентябрь, с трудом в это верю! […]

* * *

[10.7.1892; Венеция – Венеция; записка доставлена из рук в руки]

Приходите в мастерскую после шести вечера. Я так плохо спал, что не успел навести там порядок. А до этого зайдите к нам и заберите мою жену, вместе пройдитесь по антикварным магазинам, гондола вас доставит. Вам понадобятся две или три картины и ткань для большой портьеры на два угловых окна. До свидания и удачи – А. Волков.

P.S. Если Вы свободны в пять вечера приходите в мастерскую не для позирования.

* * *

[14.7.1892; Венеция – Венеция]

Дорогая сударыня, просто напишите, всё ли с Вами в порядке – я так волнуюсь, боюсь, что прошлым вечером Вы были в лагуне во время шторма одна, лишь с гондольером. Ночью мне снились всякие ужасы, когда я представила, что с Вами что-то случилось.

Сердечно Ваша Элис Волкофф[519].

* * *

[15.7.1892; Венеция – Венеция; записка лично в руки]