Читаем Любовь в Венеции. Элеонора Дузе и Александр Волков полностью

Дорогая подруга, госпожа Дузе, я лежу в постели из-за сильных спазмов желудка, от которых я совершенно ослаб и у меня кружится голова.

Ничего страшного, но я не могу пойти помочь Вам и попрощаться. Вот Ваш зонтик.

Не уезжайте, не увидев меня. Лучше, если Вы придете около четырех часов. Если я встану раньше, то помашу Вам через окно. Смотрите в три часа.

Целую Ваши руки, дорогая, добрая подруга. Ваш А. В.

* * *

[16.7.1892; Венеция – Каполаго[520]]

Дорогая, добрая подруга, мадам Дузе, я получил Ваше доброе письмо, спасибо.

Хорошо, я сделаю все, что Вы прикажете. Я буду работать меньше. Я встал в три часа ночи, чтобы прогуляться. В восемь снова лег спать. Я бродил по всему городу в этом прекрасном утреннем одиночестве.

С одной стороны, это настоящее удовольствие. С другой стороны страдание, печаль.

Все воспоминания, все прошлые впечатления оживают перед этой прекрасной природой, этим влажным солнцем Венеции. Когда все эти канальи спят, вот тогда и надо жить.

Да, жизнь! Дурная, и, в то же время, такая великая! Часто заставляет нас совершать глупости, но когда они вольны и поправимы – они полезны. Самоубийства же – это непоправимые глупости и, более того, настоящие предательства. […]

Смотрю на Ваши темные окна и каждый день здороваюсь и прощаюсь с ними. […]

Я буду работать за десятерых все эти десять дней, потому что хочу заработать себе свободу.

Для меня нет ничего приятнее, чем думать об обустройстве Вашей комнаты в Ваше отсутствие. Мне бы хотелось, чтобы Вы нашли свою мебель в порядке. Если бы только эти негодяи-рабочие были понадежнее!! Это абсолютно не так.

До свидания, почтительно и нежно целую Ваши руки.

Не вините меня за эти каракули – я тороплюсь. Сердечно Ваш А. Волков.

* * *

[18.7.1892; Венеция – Каполаго]

[…] Над Вашей мебелью[521] трудятся, надеюсь, что к Вашему приезду всё самое необходимое будет готово. […]

Я сказал жене, что поехал бы к Вам к Монте-Дженерозо[522], но боюсь, там будет слишком много людей. […]

* * *

20.7.1892 (Венеция – Каполаго)

[…] Работы у Вас идут медленно, потому что кровать трудно высушить из-за высокой влажности. Сегодня идет дождь. Однако я надеюсь, что к 27-му всё будет готово. Я рад, что Вы взяли квартиру. […]

Мне лучше, силы вернулись.

Я почти не работаю и от этого чувствую себя хорошо. […]

Дорогая моя подруга, все, что Вы мне говорите о Вере[523], правильно, но, увы, мне кажется, ей не хватает содержания. Я не люблю питать иллюзий по поводу чего-либо.

На мой взгляд, есть два типа ума. Один своего рода объектный, а другой субъектный.

Субъектные люди, те, кто считает себя первой отправной точкой, должны быть очень заметными – тогда всё в порядке. Объектные, с меньшей сноровкой, находят интересы повсюду, – потому что забывают о себе.

Вера, я считаю – субъектный тип – без особого содержания – и что с того? Спасибо, моя хорошая подруга, за все, что Вы мне говорите.

Если я сделал что-нибудь хорошее другим, я был также щедро вознагражден, потому что тем самым я приобрел дружбу с лучшими людьми, которых знал в своей жизни. Я был абсолютно счастлив и если понимаю, что Вы не совсем меня забыли – я счастлив еще больше. Да хранит Вас Бог! А. Волков

* * *

[20.7.1892; Венеция – Каполаго]

Дорогая госпожа Дузе, спасибо за Ваше вчерашнее письмо, а также за телеграмму.

Я тотчас отдала их мужу.

Очень сожалею, что Вы беспокоились о нем, я бы написала Вам, если бы не была уверена, что он сделает это сам.

Слава Богу, могу сообщить Вам хорошие новости, он действительно поправляется и восстанавливает силы. Он пьет вино и ест телятину, за что благодарю Вас – он съедает добрую порцию бифштекса, приготовленного в Вашем превосходном аппарате, так что, видите, как мы Вам обязаны!

Однако я не могу свыкнуться с мыслью оставить его здесь одного, и умоляю его поехать куда-нибудь в Швейцарию, чтобы он закончил свои египетские эскизы во время самой сильной здешней жары, потому что именно жара причиняет ему вред – он ничего не потеряет, покинув на это время Венецию, потому что освещение в сентябре гораздо красивее.

На данный момент он предпочитает Швейцарию и одиночество, иначе он мог бы поехать с нами в Англию.

Я очень рада, что Вы сняли дом Дездемоны[524], это Вас успокоит, а так как это только на год, Вы всегда можете сменить его, если он Вас не устроит.

Ваша кровать готова, и она мне очень нравится, прекрасный стиль и такая удобная, ее надо покрасить – работа, которая требует времени, потому что ореховый цвет нужно наносить в несколько слоев, чтобы он стал достаточно заметным.

У Веры всё хорошо и она передает Вам привет, она дважды купалась, но, к сожалению, ей пришлось прекратить это по некоторым причинам.

Думаю, мой муж напишет Вам сегодня, но в любом случае я хочу послать Вам это письмо для того, чтобы Вы знали наши новости.

Как Вы правы, говоря – исключительный! Никто не знает это лучше меня, прожившей с ним двадцать пять лет.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
100 знаменитых анархистов и революционеров
100 знаменитых анархистов и революционеров

«Благими намерениями вымощена дорога в ад» – эта фраза всплывает, когда задумываешься о судьбах пламенных революционеров. Их жизненный путь поучителен, ведь революции очень часто «пожирают своих детей», а постреволюционная действительность далеко не всегда соответствует предреволюционным мечтаниям. В этой книге представлены биографии 100 знаменитых революционеров и анархистов начиная с XVII столетия и заканчивая ныне здравствующими. Это гении и злодеи, авантюристы и романтики революции, великие идеологи, сформировавшие духовный облик нашего мира, пацифисты, исключавшие насилие над человеком даже во имя мнимой свободы, диктаторы, террористы… Они все хотели создать новый мир и нового человека. Но… «революцию готовят идеалисты, делают фанатики, а плодами ее пользуются негодяи», – сказал Бисмарк. История не раз подтверждала верность этого афоризма.

Виктор Анатольевич Савченко

Биографии и Мемуары / Документальное
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное