Любовь в Венеции. Элеонора Дузе и Александр Волков

И поверь мне – я готов страдать, если ты захочешь, главное, чтобы ты была счастлива. Я не могу дать тебе большего доказательства своей привязанности. Однако, если немного поразмыслить, это не так красиво в реальности, как кажется, потому что очевидно, что счастье было бы для меня невозможным, если бы со мной ты была несчастна.

Пиши мне в определенные дни, в Москву, Одессу, Киев, Тифлис, я тебя прошу.

Теперь совет.

Если встретишь графа Соллогуба[390], который занимается любительским театром и подобными глупостями, не забывай, что это «роса roba»[391]

. Мы были с ним близко знакомы в детстве, вот и всё.

Если Вы когда-нибудь поедете к Великой княгине Екатерине[392], Вы увидите там ее дочь, герцогиню Мекленбург[393].

Мать – замечательная женщина, дочь – намного превосходит других по своему положению. Умная, откровенная, искренняя; музицирует, но не вагнерианка. Они меня очень хорошо знают. Моя мать была фрейлиной ее матери – Вел.[икой] кн.[ягини] Екатерины.

Говорю Вам это на всякий случай для того, чтобы Вас сориентировать. Дама, которая как ураган, кинулась к Вам с объятиями – прекрасная натура. Злые языки говорили, что она слишком сильно любила женщин. Не верьте, но… Я хотел бы еще раз поговорить с Вами по делу, у меня в голове тысяча вопросов, но я боюсь Вас утомить.

А теперь, Элеонора, беру твою голову в свои руки, целую твой лоб, твой красивый нежный лоб с таким чувством преданности, что слово, ставшее привычным со временем, больше не может его выразить.

Целую твои руки, целую твои ноги, но больше ничего не позволю себе, даже в воображении, до тех пор, пока твое письмо, которое ты напишешь мне в ответ на это, не даст мне на это разрешения. Хорошо шутить, но мое сердце измучено от желания быть возле тебя, с тобой… Нет, я не должен об этом думать.

Работай, работай, работай и жди – если сможешь. Я могу это сделать.

В ожидании, стань простой машиной и откладывай средства. Это твоя свобода. Пользуйся своими годами работы, печалями и тревогами. Заставь эту гнусную публику платить, потому что она не пощадит, когда ей представится возможность.

Прежде всего, береги себя. Заботься о себе. Я молю тебя об этом на коленях.

Каждый день, когда я без тебя, украден труппой. Не переутомляйся слишком сильно.

Отдыхай чаще в постели, оставайся одна и немного думай обо мне. Да хранит тебя бог, твой Алекс.

Абсолютно ничего интересного в чепухе, рекомендованной графиней Левашовой, но никому не рассказывай об этом.

* * *

[18.3.1891; Дрезден – Санкт-Петербург]

Только что получил твое письмо с двумя записками. Всегда

отвечаю в тот же день.

Я часто пишу, возможно, даже слишком часто. К сожалению, я не могу знать, получаете ли Вы мои письма, потому что Вы никогда не подтверждаете их получение.

И Вы никогда не затрагиваете вопросы, о которых я говорю в своих письмах, и поэтому, право, не знаю, дошли ли они до Вас или затерялись.

Благодарю Вас за ответ на мою телеграмму. Я телеграфировал Вам в минуту печали и тревоги. Простите мне эту слабость.

Считаю, что Ваши оценки удивительно верны, и поэтому убежден – Вы увидите общество в правильном свете.

Мне бы очень хотелось побеседовать с Вами о людях, которые Вас окружают, и мне надо написать Вам свое мнение о двух дамах, которых Вы знаете, но как это сделать, не анализируя – а анализ Вам не понравится.

Писать обобщения или фразы я не могу, и Вам бы этого не захотелось.

Я слишком мало Вас знаю и не представляю, какие типы Вам нравятся, также не знаю, поймете ли Вы меня, то есть поймете ли Вы ход моей мысли.

Что бы я отдал, чтобы узнать Вас лучше!

Когда-то было живое существо, с которым у нас были абсолютно одинаковые взгляды на других. Мы с Ней[394] любили видеть в других только суть характера. Я не помню, чтобы мы когда-либо меняли свои мнения о других, за исключением двух или трех случаев, когда было задействовано ее сердце.

Третий случай стоил ей жизни.

Если бы у меня здесь были мои письма к ней (которые еще не пришли), я мог бы показать Вам сделанное Ею описание человека, который испытывал или испытывает к Вам столько нежности.

Я не хотел бы никоим образом влиять на Ваше мнение, тем более что Вы не спрашиваете моего, но даю Вам совет искреннего друга, который старше и мудрее Вас, и вот, говорю Вам: никогда не относитесь серьезно к дружбе этих людей. Все они не стоят пальца покойной.

И даже Она позволяла себе небольшие оплошности – но по отношению к кому? – к тому, кого она любила и кому полностью доверяла. У этих дам нет никого, кого бы они любили, и их болтливость абсолютно лишена каких-либо веских оснований. Они болтают просто так, чтобы скоротать время и заявить о себе. В это всё дело: выставить себя в выгодном свете! Напрямую, косвенно, по справедливости или незаслуженно – все равно, главное – придать себе весомость любой ценой!