Любовники-полиглоты

– Для человека больного, да еще и мечтающего о полиглотах и неискоренимых вещах в коробках, твоя дочь кажется очень… – начал Макс.

– О! – воскликнула бабушка. – Не делай еще хуже! Если вы двое не примиритесь друг с другом, страдать буду я.

Ламас сглотнул и сделал шаг в сторону Клаудии.

– Поверьте, – начал он, подняв указательный палец, – я действительно понимаю ваше беспокойство. Понимаю ваши подозрения, и понимаю, скажем так, что вы хотите отстоять свои интересы. Ваши с дочерью. Но уверяю вас, у меня нет ни малейшего намерения присвоить что-то принадлежащее вашей матери. Я даже предлагал ей, если мы надумаем узаконить наши отношения, заключить договор. Чтобы вы и Лукреция чувствовали себя совершенно спокойно.

– Вы занимаетесь сексом? – спросила мама.

– Простите? – переспросил Макс Ламас.

– Вы занимаетесь сексом? – повторила она.

Бабушка, покраснев, уставилась в пол, но Макс Ламас быстро нашелся.

– Естественно, – ответил он, как будто это было нечто само собой разумеющееся. – Естественно, мы занимаемся сексом. Было бы безумием не позволять нашим телам выражать свою радость.

– С каких пор секс связан с радостью? – фыркнула моя мать.

Она начала ходить туда-сюда по комнате. Потом сунула руку в карман и достала сигарету.

– Дорогая Клаудиа, – ответил Макс. – Позвольте мне быть совершенно честным и откровенным. Я всегда полагал, что жизнь похожа на зеркало. Из всей информации, которую человеческий глаз посылает мозгу, мозг выбирает ту, которую должен истолковать. Если чувствуешь себя ограниченным и стесненным, то и представление о мире будет как об ограниченном и стесненном. Если думаешь, что секс не может быть связан с радостью, то никогда ее не почувствуешь. Тогда, возможно, ты лишен способности чувствовать эту радость.

– Какой же он зануда! – воскликнула мама, обращаясь к бабушке. – Из такой вот ахинеи и состоит ваша половая жизнь? Старые люди! Пора бы уже отрешиться от плоти и вместо этого сосредоточиться на вырожденной физиономии утонченных душ!

Пепел с ее сигареты упал на толстый белый ковер.

– Хватит нести чушь, дон Макс

, – продолжила мама. – Хватит. Послушайте лучше меня, и ответьте на мои вопросы без этих ваших льстивых уверток.

Один из слуг встал и ушел на кухню, а санитары из Мондрагона беспокойно топтались по разным углам комнаты.

– Я самоучка в том, что касается наносимых мужчинами травм, – сказала Клаудиа. – И вам меня не обмануть. И я кое-что знаю о плоти. Я знаю, что, если тело начало дряхлеть, возврата нет.

– Вы считаете меня некрофилом из-за того, что я люблю вашу мать? – с сарказмом поинтересовался Ламас.

– Плоть есть плоть.

– Но не всё есть плоть, – возразил Макс.

– Хватит уже метафизики. Все поняли, что вы охотитесь за имуществом моей матери. Но здесь нет ничего.

Ламас рассмеялся.

– Я выбираю своих женщин, исходя из их человеческих качеств. Сначала – их человеческие качества, потом – каковы они в постели. Всегда только в этом порядке.

– Не представляю себе, что моя мать могла бы блеснуть что первым, что вторым.

– Это оттого, что вы ее не знаете. Как личность ваша мать веселая, щедрая и верная. К тому же, она прекрасная любовница, но об этих подробностях я умолчу.

– Вот и молчите о подробностях! – крикнула Клаудиа. – Но убедите меня. Убедите меня в том, что из всех женщин, которых мужчина вроде вас может себе найти, из всех умных и менее умных женщин в Риме, Стокгольме и здесь, в Марке, моя находящаяся на восьмом десятке мать – лучшая! Убедите меня. Начинайте. Я жду.

Но Ламас опустился на свой стул, как будто из него внезапно выпустили воздух.

– Вы выставляете себя идиотом, если думаете, что можете это скрыть. Так что признайтесь, и тогда мы сможем перейти к следующей части этого разговора.

– Я не собираюсь… – начал Макс. – Я не собираюсь…

Он откашлялся и медленно встал.

– Скажу только одно: меня вам не запугать, Клаудиа.

Моя мать тоже встала, и они оказались стоящими друг против друга посреди комнаты. Высокий и статный Макс Ламас и моя маленькая мама, которой каблуки немного добавляли роста. Оба скрестили руки на груди и смотрели друг другу прямо в глаза, и от их мечущих молнии взглядов мы, остальные находящиеся в комнате, забывали дышать.

– Вы должны знать одну вещь, Клаудиа Латини, – сказал Макс, делая шаг в ее сторону. – В жизни каждой женщины наступает момент, когда она цветет в последний раз. Пройдя через всю борьбу, проведя все битвы, родив детей, сделав все возможное, чтобы полюбить, и оглядываясь назад на прожитую жизнь, женщина расцветает в последний раз. И она цветет так, что все, что имеет отношение к плоти, становится совершенно неважным.

– Макс Ламас пишет мой портрет, – вставила бабушка. – Книгу.

– Книгу? – переспросила мама. – О тебе? И о чем же в ней говорится?

Она посмотрела на Макса. Он улыбнулся в ответ:

– Если писатель уже знает, о чем будет говориться в книге, когда он ее пишет, ему не нужно ее писать. Тогда хватит и виньетки.