Любовные похождения барона фон Мюнхгаузена в России и ее окрестностях, описанные им самим

Я не стал задерживаться на балу. Когда завершился танец, я нашел повод исчезнуть, подогреваемый любопытством и нетерпением. Будь у меня возможность, я бы подгонял время плеткой, как моего коня, чтобы поскорее наступил полдень следующего дня. Но время, как назло, тянулось медленно. А когда я улегся спать в своей квартире, сон долго не приходил. Перед моим мысленным взором возникали то замок в Штеттине, то озорная девчонка с трубкой, то юная дева в карете в заснеженной Риге.

Наконец я уснул, а на следующее утро загодя явился в Летний сад и принялся прохаживаться по усеянным пожухлой листвой аллеям в ожидании великой княжны.

Наконец к воротам у Фонтанки подъехала золоченая карета, с облучка спрыгнул лакей и распахнул дверцу. Великая княжна уже не выпрыгнула, как прежде, а величественно вышла из кареты и направилась в сад, сделав лакею знак, что в его обществе она более не нуждается.

Обойдя пруд у входа, она повела взглядом и, наконец увидев меня, двинулась в мою сторону. Я хотел было устремиться ей навстречу, но сдержал этот порыв – дождался, когда она сама подойдет ко мне, поклонился и сказал:

– Ваше высочество...

– Ах, оставьте, барон! Давайте без церемоний. Мы знакомы с вами сто лет. И уж коли вы когда-то называли меня Фикхен, то пусть так оно и останется.

Сегодня она не в пример вчерашнему выглядела куда как веселее и оживленнее. Мы бок о бок двинулись по аллее – она шагала короткими, хотя и резвыми шагами, а потому мне приходилось поторапливаться, чтобы не отстать от нее.

– Поздравляю вас с браком, моя милая Фикхен, – сказал я.

Она обожгла меня таким взглядом, что я готов был проглотить свой язык – черт меня дернул с моими поздравлениями!

– Есть с чем поздравлять! Дома я была дочерью хоть и нищего, но владетельного князя, пусть и на службе прусского короля. А здесь я никто. Жена при калеке-муже, который и пикнуть не смеет – настолько запуган императрицей.

– Калеке? – недоуменно переспросил я. – Мне великий князь не показался...

– Ах, барон, уж я-то знаю, о чем говорю. Вы что-нибудь слышали о мужских болезнях? – Я отрицательно покачал головой. – Вот и я не слышала. А теперь я очень хорошо о них осведомлена. Слава богу, у императрицы библиотека – еще со времен ее батюшки заведен порядок, выписывать все научные книги. Вот я и нашла там книгу французского медика. Некоего Франсуа Жиго де ля Пейрони. Мой французский, к счастию, позволяет мне читать все, что пишут на этом языке. Теперь я крупный специалист по этой болезни, а то, что я слышала от местных лекарей... мой русский еще не так хорош, чтобы понять, что они говорят. «Нэзалупа, нэзалупа». Откуда я знаю, что такое эта самая «нэзалупа»? Пейрони, а он, кстати, личный врач Людовика Пятнадцатого, называет это фимоз, что, по мне, тоже лишено всякого смысла. Но там хоть описано, что это такое, и теперь мне понятно, что происходит...

– А мне пока нет, – сказал я, морща лоб.

– Ах, барон, мне неловко говорить на эти темы. Справьтесь у своего полкового лекаря. У моего так называемого мужа фимоз – и этим все сказано. Слушайте, я здесь так одинока. А мой муж... он на днях приказал повесить крысу, пойманную его собакой. Издал указ, объявлявший это мерзкое животное государственной преступницей, и приказал своим солдатам соорудить виселицу и повесить эту тварь... Даже не будь у него фимоза, вы полагаете, можно жить в браке с таким человеком? Вы для меня – связь с моим прошлым и со всем, что мне было дорого. Будьте мне поддержкой!

В голове у меня стоял сумбур от всего услышанного, но последние слова я не пропустил мимо ушей. Да, конечно, я буду поддержкой для малютки Фикхен в этой холодной и чужой для нее России.

Полковой лекарь не ведал, что такое фимоз, но прекрасно знал, что такое незалупа.

– Ах, любезный мой барон, сей недуг у диких народов вроде иудейского или же арапского предупреждается одним движением хирургического ножа в грудном младенческом возрасте, и называется сие действо обрезанием. Цивилизованные же народы подвержены сему заболеванию, поскольку оставляют у младенцев мужского пола крайнюю плоть, коя нередко бывает такой узкой, что препятствует выходу наружу пещеристого тела, а это является препятствием к соитию, вызывая непреодолимые болезненные ощущения. Лечением же сего порока может быть лишь терпеливое супружеское вспоможение, иначе говоря – экзерциции, либо же в случаях крайних хирургическое вмешательство, которое, впрочем, может завершиться непоправимым повреждением мужеских способностей.

Лекарь отбарабанил это, как на экзамене в Гейдельбергском университете, который он и окончил в свое время.

– Надеюсь, это не ваша личная проблема, – добавил лекарь, посмотрев на меня вопросительным взглядом. Не будь он моим старым приятелем, я бы размозжил ему голову за такой вопрос. Однако мы вместе были под Очаковым, а потому я оставил без последствий его неделикатность, лишь потрепал его по плечу и спросил, что он имеет в виду, говоря «терпеливое супружеское вспоможение».