Моя рота расквартировалась в живописном сельце на берегу реки, и поскольку солдат здесь особо не отягощали службой, то и офицеры вели образ жизни более чем свободный. Хозяева нас привечали, потому как нам выделялось неплохое содержание на постой, и они в обиде не оставались.
Дочь моих хозяев была девицею лет семнадцати, довольно привлекательной и как раз в моем вкусе – при теле, и я сразу же стал выказывать ей свою симпатию. То намеренно сталкивался с ней в тесном коридорчике, то сидел в саду, поедая ее взглядом, пока она занималась хозяйственными делами, то отправлял ее с мелкими поручениями, а потом задерживал у себя в горнице.
Наконец я стал замечать, что она отвечает мне взаимностью: протискиваясь мимо меня в тесном коридоре, делает это с деликатной неторопливостью; в саду, чувствуя на себе мой взгляд, старается подать себя в лучшем виде; оказавшись в моей горнице, вовсе не торопится покидать ее, а рада перекинуться со мной словечком-другим.
Ее отец, пожилой казак с отвислыми усами, вел образ жизни философический, то есть целые дни просиживал на лавке во дворе, созерцая мир и время от времени разражаясь откровенностями, которые вполне могли претендовать на место среди философских изречений знаменитых мудрецов античности. По причине своей витиеватости они не всегда были доступны простым смертным и даже мне, но иногда мне все же удавалось по достоинству оценить его мудрость. Так, например, я слышал его боговдохновенный голос, когда он изрек: «Земля есть низ, а небо – верх». Простота и в то же время безусловность этого открытия поразили меня, как и его сентенция касательно смены времен года: «Весна сменяет зиму, чтобы ее сменило лето». Жаль только, что откровения такого рода посещали его довольно редко – иногда два-три дня созерцания требовалось, чтобы разродиться одной мудростью. Впрочем, мне это оказалось на руку: старик был вечно погружен в свои мысли, мать девицы с утра до ночи занималась хозяйством – коровами, свиньями, садом да огородом, так что препятствий к осуществлению созревших у меня планов не предвиделось.
Надо сказать, что обильный стол, каковым пользовался я в этом доме, включал и множество всевозможных напитков, из которых более всего были мне по вкусу яблочные выжимки. В саду стояла здоровенная ступка с трубчатым отводом – в ступку загружались яблоки, а потом их давили пестиком, пока из трубки не начинал вытекать сок, который собирали в особые бутыли.
У меня в горнице постоянно стояла бутыль с этим напитком, и я частенько прикладывался к кисловато-сладкому нектару, вкус которого разнился в зависимости от сорта яблок, но неизменно оставался божественным. Еще я бы добавил, что хотя сок и процеживали через сито, иногда в нем попадались яблочные семечки, которые, впрочем, ничуть не ухудшали вкуса, а напротив, даже придавали напитку некую терпкость и приятственную горчинку. Столь подробный рассказ о, казалось бы, недостойной внимания мелочи, не случаен. Он в скором времени получит свое развитие. Терпение, мой далекий читатель. Ты терпел, по моим прикидкам, не меньше ста пятидесяти лет, потерпи еще немного – и тебе воздастся сторицею.
Итак, служба наша шла неторопливо, без особых досадных приключений. Перемирие с турками и крымским ханом позволило расслабиться не только местным жителям, которые с радостию трудились во свое благо, но и нам, грешным. И хотя мы и числились на службе, жизнь вели вполне цивильную, если только не считать ежедневных экзерциций на плацу, которые, впрочем, в большей мере утруждали солдат, а не нас – офицеров, чьи обязанности ограничивались наставлениями сержантам, на которых и лежала основная нагрузка по муштре нижних чинов.
Наконец выдался удобный случай: моя Марфа (а именно так звали хозяйскую дочку), сбегав по моей просьбе в лавку за табаком, заглянула ко мне горницу и тут же оказалась в моих объятиях – не мог же я оставить без благодарности ее всегдашнюю готовность услужить мне. Короче говоря, случилось то, что давно уже зрело. Мы оба получили удовольствие и решили в будущем не упускать возможностей, недостатка в коих не испытывали.
Моя скучная жизнь стала немного разнообразнее. Прошло недели три-четыре, когда мы воспользовались следующим случаем, и я, к своей неожиданности, вдруг встретил сопротивление там, где вовсе не ожидал его встретить, тем более что мое орудие любви всегда легко преодолевало любые препятствия. Однако на сей раз дело оказалось столь щекотливым и тернистым, что потребовало употребления иных средств. Для начала мне пришлось прибегнуть к зрительному изучению возникшего затруднения. Каково же было мое удивление, когда я в том месте, где ничего, кроме вожделенной расщелины, не должно быть, увидел нечто кустистое, произрастающее как раз оттуда, куда я и искал сладострастного вхождения.