Любовный нокаут

                   «И когда весь мир вокруг рухнет,                   Я хочу, чтобы ты знала, кто я».

Человек, который смеялся вместе со мной, выходил со мной на пробежку, который называл меня маленькой бомбочкой.

Самый сильный мужчина, которого я когда-либо знала и который невероятно нежен со мной.

Парень, немного плохой, немного сумасшедший, немного слишком сложный для меня.

Спустя три часа ожидания у меня кончились слезы, и надежда тоже исчезла. Я поняла, что Нора не придет.

Райли прислал сообщение, что у Ремингтона констатировали сотрясение мозга, и адрес больницы, в которую его поместили.

Когда я села в такси, мне казалось, что у меня внутри сломалось что-то и никогда больше не заживет.

♥ ♥ ♥

В больнице Реми лежал в отдельной палате.

Первую неделю я просидела рядом с ним в кресле, глядя на его красивое лицо с маской и трубкой, которая помогала ему дышать, и плакала от злости, разочарования и беспомощности. Иногда я надевала наушники на его красивую голову и проигрывала для него все те песни, которые мы еще совсем недавно давали прослушать друг другу, в тщетной надежде увидеть на его застывшем лице хоть какое-то движение, подергивание глаз хотя бы. Иногда я выходила в коридор только затем, чтобы размять затекшие руки и ноги. Я не видела Пита, и никто не говорил мне, где он. Сегодня к Реми пришел Райли, и я вышла в коридор, где сидела, бессмысленно таращась на пакетик с арахисом. Я просто не знала, что взять пожевать, не слишком вредное для здоровья, так как мои батончики с мюсли уже закончились. Наверное, я немного похудела, потому что джинсы на мне уже болтались, а живот постоянно сжимали спазмы, и хотя он несколько раз, кажется, расслаблялся достаточно для того, чтобы позволить мне съесть что-нибудь, бунтовало горло, не позволявшее мне проглотить ни кусочка.

– Он пришел в себя, – сказал мне Райли, выглянув из палаты.

Я вскочила, швырнула пакетик арахиса на пустой соседний стул и побежала по коридору, чтобы нерешительно замереть перед дверью в палату. Я боялась его увидеть. Боялась того, что собиралась ему сказать.

Я много думала в эти дни. Собственно, это все, что мне оставалось делать. Но от всех моих мыслей ничего не осталось в голове, едва только я переступила порог. Глубокая, черная тоска переполнила меня, когда я повернулась к кровати. Мне даже показалось, что у меня все онемело внутри и я не смогу сделать ни шагу, но потом поняла, что это не так. Я медленно направилась к Ремингтону, мой взгляд был прикован к месту, на котором, кажется, сосредоточился весь мой мир. Я подошла и увидела его. Глаза открыты. Мне в этот момент было все равно, какого они цвета. Он все еще Ремингтон Тейт, человек, которого я любила.

С ним все будет в порядке, а со мной – уже нет. И я не думала, что когда-нибудь что-то изменится в моей жизни к лучшему.

Из моих глаз хлынули слезы, внезапно в голове прояснилось: я вспомнила все, что хотела сказать. Мне нужно было выразить так много всего, что я просто стояла посреди комнаты, разрывая себе сердце. Мой голос звучал сердито, но слова сквозь рыдания едва ли можно было разобрать.

– Как ты мог заставлять меня смотреть на это… как ты мог стоять на ринге и заставлять меня смотреть на то, как он убивает тебя! Разбивает твои кости! Твое лицо! Ты… был… моим! Моим… Я бы все сделала, чтобы… чтобы… удержать тебя… Как ты посмел позволить сломать себя! Как ты посмел сломать меня!

Его глаза тоже покраснели, и я знала, что должна умолкнуть, потому что он еще не мог говорить. Но плотина прорвалась, и я уже не могла остановить этот поток, просто не могла.

– Все, чего я хотела, – это помочь моей сестре, а не втягивать тебя в неприятности. А еще я хотела защитить тебя, заботиться о тебе, быть рядом с тобой. Я хотела остаться с тобой, пока ты не устанешь от меня и не перестанешь во мне нуждаться. Я хотела, чтобы ты любил меня, потому что я… я… о боже! Но ты… я… больше так не могу. Мне было тяжело смотреть, как ты бьешься на ринге, но смотреть, как ты совершаешь самоубийство… Я не могу и не буду больше этого делать, Ремингтон!

Он страдальчески замычал, попытался пошевелить загипсованной рукой, а в его покрасневших глазах горел такой мучительный протест, что это разрывало меня на части.

Я больше не могла выносить его взгляд, терзающий меня.

Горячие слезы продолжали стекать по моим щекам, когда я порывисто бросилась к нему. Я наклонилась над ним, взяла ладонями его здоровую руку и, поднеся к губам, принялась покрывать лихорадочными поцелуями разбитые костяшки пальцев, обильно поливая их солеными слезами. Я не могла остановиться, потому что сейчас могла целовать эти руки в самый последний раз, и это было… невыносимо больно.