Рабочий класс все больше и больше изолируется их экономическими хозяевами, и этот процесс, имеющий своим следствием уплотнение и перенаселенность, ведет не столько к безнравственности, сколько к уничтожению самого понятия «нравственность». Привожу отрывок из стенограммы состоявшегося недавно заседания совета Лондонского графства, немногословный и сухой, но, если читать между строк, от него веет неизбывным ужасом:
«Мистер Брюс задал вопрос председателю Комитета народного здравоохранения, привлекали ли его внимание многочисленные случаи, свидетельствующие о серьезной перенаселенности в Ист-Энде. В Восточном Сент-Джордже муж, жена и восемь детей занимают одну маленькую комнату. В этой семье пятеро дочерей в возрасте двадцати, семнадцати, восьми, четырех лет и грудной младенец, а также три сына – пятнадцати, тринадцати и двенадцати лет. В Уайтчапеле муж, жена, три их дочери (шестнадцати, восьми и четырех лет), а также два сына (десяти и двенадцати лет) живут в еще меньшей комнате. В районе Бетнал-Грин муж и жена, их четверо сыновей в возрасте двадцати трех, двадцати одного, девятнадцати и шестнадцати лет и две дочери, четырнадцати и семи лет, также проживают в одной комнате. Он спросил, не входит ли в обязанности местных властей не допускать случаев такой серьезной скученности».
Но с 900 000 человек, которые живут, нарушая прописанные в законе нормы, у властей и так забот полон рот. Стоит расселить какой-нибудь муравейник, как его обитатели устремляются в другую дыру, а поскольку скарб свой они перевозят ночью на ручной тележке (все их пожитки и спящие дети умещаются в одну-единственную тележку), то проследить за их перемещением невозможно. Если бы закон о народном здравоохранении от 1891 года внезапно был приведен в исполнение, 900 000 человек получили бы предписания покинуть свои дома и отправляться на улицу, и необходимо было бы построить 500 000 комнат, прежде чем снова заселить людей на законных основаниях.
Убогие улицы снаружи кажутся только убогими, но в стенах их домов вы найдете грязь, нищету и трагедии. И хотя, возможно, читать о подобных трагедиях омерзительно, гораздо более омерзителен тот факт, что они имеют место быть.
На Девоншир-Плейс в районе Лиссон-Гроув недавно умерла семидесятипятилетняя старуха. В ходе расследования судмедэксперт заявил, что в комнате было обнаружено лишь старое тряпье, сплошь покрытое паразитами, которые стали переползать и на него. Помещение было в ужасном состоянии, ему еще не доводилось видеть ничего подобного. Повсюду кишели вши.
Врач сообщил: он обнаружил умершую лежащей на спине на каминной решетке. Из одежды на ней были только чулки и сорочка. Все тело было покрыто копошащимися вшами, и все тряпки в комнате были серыми от насекомых. Умершая находилась в крайней степени истощения. На ее ногах были обширные язвы, к которым прилипли чулки. Раны возникли в результате укусов вшей.
Очевидец, присутствовавший на следствии, писал: «Я имел несчастье видеть тело бедной женщины в морге; и до сих пор воспоминание об этом ужасном зрелище заставляет меня содрогаться. Она лежала в мертвецкой словно обтянутый кожей скелет, в свалявшихся от грязи волосах кишели вши. По ее костлявой груди сновали сотни, тысячи, мириады насекомых».
Если вы не хотите такой смерти вашим матерям, как я не хочу моей, то и эту женщину, кем бы она ни была, не должен был постигнуть такой конец.
Епископ Уилкинсон, который одно время жил в Зулуленде, недавно сказал: «Ни один старейшина африканской деревни не позволит такого беспорядочного и скученного проживания молодых мужчин и женщин, мальчиков и девочек». Он говорил это о детях из перенаселенных трущоб, которым к пяти годам уже нечему учиться из запретного, но уже от многого нужно отучаться, да только они никогда не отучатся.