Люди черного дракона

При этой мысли такое отчаяние и такой жар поднялись от моего сердца, что я, не думая, бросился головой в воду, не чуя себя, заработал руками и ногами…

Плавал я хорошо, но одно дело — плыть среди вольных вод Амура и совсем другое — протискиваться между полузатопленными деревьями и пнями, ушедшими под воду.

Каждая торчащая ветка, каждый корень норовил ударить меня, содрать кожу, обессилить, словно разъяренные потопом лешие мстили мне одному за всех людей сразу.

Колено мое ударилось о толстый кривой кедр, меня пронзило болью, как электричеством, нога стала неметь, отказывать. Из последних сил я поднырнул под ветки, подплыл к ближнему стволу, вцепился рукой в высунувшийся из воды гибкий прут, застыл, задыхаясь и утирая свободной рукой ледяную воду с лица.

Так я висел в воде между небом и землей минуту, другую, третью, судорожно соображая, как быть. Правильнее всего, конечно, было бы вернуться назад, к Большому дому, но он уже был слишком далеко, а ноги я по-прежнему не чувствовал. Село наше, однако, было еще дальше, и уж до него я бы теперь точно не доплыл, даже делая частые остановки. Значит, оставалось одно — возвращаться. Да, я мог бы плыть под водой, работая руками и отталкиваясь здоровой ногой, время от времени отдыхать, и рано или поздно добрался бы до Дома. Там можно было бы отдохнуть, попробовать выломать дверь и смастерить из нее что-то вроде плота, чтобы на нем добраться до деревни.

Но пока я прикидывал, как действовать дальше, холод уже вошел в мое тело. Дрожь объяла меня до самого сердца, руки и ноги свело судорогой. Теперь нечего было и думать о том, чтобы отпустить спасительную ветку и плыть куда-то. Самое большее, на что я мог надеяться теперь, — так это опуститься на мягкое дно, среди голавлей и жерехов, укутаться в тину и замолчать навеки.

Но мне было двенадцать лет, а это время, когда никто не верит в смерть, не может представить себе, что она рано или поздно явится человеку во всей своей красе, ужасе или безобразии — кому как. Но ум не верил, а тело — смертное, слабое человеческое тело ощущало близость ее, стальной ищущий взгляд, который, словно маяк в бурю, блуждал над поверхностью вод, чтобы попасть на меня, вычленить из окружающей среды и нанести удар — снайперский, точный, как выстрел из ружья.

Сведенные судорогой пальцы мои, хоть и не разжимались, но не могли уже крепко держать тонкий тугой прут. Он начал неторопливо выскальзывать из руки, выходить, словно обиделся на что-то смертельно и не мог уже терпеть даже самого легкого моего прикосновения. И вот наконец он выскользнул совсем…

Я стал медленно уходить под воду. С надеждой, какую, я читал, до самого конца лелеют утопающие, я оглянулся по сторонам. Метрах в двадцати от меня высунулось поверх воды согнутое старое дерево. Вот если бы добраться до него, страшным усилием выпрыгнуть из воды и лечь животом — но сведенные судорогой руки и ноги не слушались уже меня больше…

Перед тем как навсегда уйти в прозрачную мглу, где хладные рыбы водят свой вековечный хоровод над утопленниками, я еще запрокинул голову в последней тоске, увидел над собой небо, почти полностью закрытое темно-зелеными лапами елей, — и вода сомкнулась надо мной ледяной хрустальной пропастью. Медленно уходил я вниз все глубже и глубже, а воздух в моей груди кипел, рвался из легких наружу. Еще секунда, другая… и я открыл рот, и пьяная вечность хлынула мне в горло.

Но за миг до того, как открылись мне четыре жутких лика Малхемувеса и горькая капля желчи с заржавленного меча его упала на мой жаждущий язык, за миг до этого, говорю я, водная пропасть раскололась на две неравные части, в проем просунулась маленькая цепкая рука, схватила меня за волосы и повлекла вверх — к синему небу, к солнцу, к жизни и любви…

Когда я открыл глаза, то увидел над собой бездонное небо, солнце и прозрачный до синевы, сладкий теплый воздух. Но слаще воздуха, ярче солнца было лицо склонившейся надо мной Ди Чунь. Синие глаза ее сияли, она ласково улыбалась мне, гладила по щеке, она была так близко, что черные стриженые волосы ее чуть слышно касались моей щеки.

Земля подо мной качалась, ходила ходуном, но я не удивился. Впрочем, в следующую секунду стало ясно, что качалась не земля — легко покачивалась на волне длинная долбленка, на каких до сих пор сплавлялись по реке амазонки.