Люди черного дракона

Поколебавшись немного, Денис все-таки решился. Они отошли под старую ель, ту самую, под которой Денис несколько дней назад лежал белым и бездыханным, как речной песок. Рыбка не слышала, о чем они там разговаривали, но, когда Денис вернулся к ней, лицо его было не белым, а черным и по нему текли слезы.

— Прости, — сказал Денис, не глядя на нее, — прости…

И упал лицом на землю. Она, ничего не понимая, села рядом с ним и гладила его по голой загорелой спине. Он не сопротивлялся, но и не отвечал и не открывал глаз, потому что и открытые, они видели только одно — черноту и отчаяние.

Когда в обед за Рыбкой пришли люди Хого, Денис не противился и даже головы не поднял. Она поначалу билась, звала его на помощь, не веря, что все кончено, но потом как-то сразу затихла и пошла с ними, даже связывать не пришлось. Назад, туда, где лежал маленький мужчина с голубыми глазами, она ни разу не обернулась.

Назавтра ярмарка сворачивалась и уезжала. Собирали свои чудодейственные зелья врачи, сворачивали гадательные карты и веера даосы, усэны упрятали наконец в штаны свое второе «я», которым можно было сокрушить Поднебесную. Тибетцы запихали своих чертей в ящики, а бессмертного ламу — в прозрачный гроб, откуда он глядел сквозь закрытые веки с выражением безумной печали. Понемногу сворачивался и главный аттракцион — шатер любви.

И тут появился Денис. Твердым шагом прошел он мимо подзорных труб, двухструйных огнеметов и бронзовых тазов, где кипела холодная вода. Не заинтересовали его погребальные одеяния из нефрита и золотой нити, зубные щетки из дикого вепря, разрывные ядра и мертвые вороны на волшебном огне. Безразличен он остался к опиумным трубкам, минам из бычьего пузыря и колоколам, но остановился только возле торговца воздушными змеями.

— Воздушный змей может поднять человека? — спросил он у торговца, крепкого шаньдунца из Вэйфана.

— Кэи, — отвечал ему шаньдунец, — доу кэи…

Тогда мальчишка вытащил из кармана все деньги, которые у него были, и отдал их торговцу, чтобы купить самого большого змея.

— Ча бу до, — сказал шаньдунец, — яо до идъер.

— У меня больше нет, — сказал Денис, — это все.

Тогда шаньдунец согласился продать ему змея за имеющиеся деньги, но при условии, что Денис поможет ему собрать и уложить оставшийся товар. Остаток дня Денис работал на торговца, а тот объяснял ему, что первые змеи делались из дерева, что змей — это приношение духу ветра и правильно сделанный змей — не марионетка в руках человека, а чудо, проникнутое этим самым духом ветра, и что иные змеи есть не просто змеи, а драконы, взмывшие к небесам. Говорил он также про устройство змея, про пять конструкций и две формы, про то, как змей взлетает, парит и управляется, и напоследок — как правильно ловить ветер и как беречься лески, чтобы внезапным рывком не повредило пальцы.

Когда настал вечер и все было сложено, Денис забрал своего змея и ушел прочь. У собранного шатра любви лежала на животе Рыбка и молча глядела ему вслед… Он не обернулся на нее, а она не окликнула.

Вечером, на закате, Денис вышел на берег Черного дракона, разложил и собрал змея. Змей был чудовищно длинным и оттого необыкновенно летучим, был он красным и изображал собой Тяньлуна, небесного дракона, приспособленного возить на себе богов и духов. Внешность его состояла из элементов восьми животных: голова была как у верблюда, рога оленя, глаза демона, шея змеи, чешуя карпа, когти орла, лапы тигра и уши коровы. Дракон был бородат и, скалясь, тихо шевелился на земле, прижатый ногою, рвался и не мог взлететь…

В тот же самый миг от нашего берега к берегу китайскому отплыла последняя джонка, огромная и расписная, на ней Хого вез обратно в Китай все свои шатры, многочисленных жен, сыновей и дочерей. Среди них, маленькая и печальная, стояла и смотрела в воду Рыбка.

Внезапно все вокруг загомонили, закричали и стали показывать в небо. Кричали все и так громко, что слов было не разобрать. Рыбка не подняла головы к небу, не посмотрела, что там, просто сделала шаг по дощатой палубе и скользнула в черные воды Амура. Тихо скользнула она, как маленькая рыбка, почти без звука, без плеска, без прощального взгляда — скользнула и ушла с поверхности в толщу вод, где плыли мимо нее равнодушными тенями, малыми и большими, осетр, кета и горбуша, таймень, хариус, корюшка-зубатка, черный и белый амур, гольян, усатый голавль, красноперый жерех, носатый пескарь, язь, конь-губарь, лещ, сазан, желтощек, амурская щука и рыба-лапша, вьюн, сом, косатка и огромною тенью, грозным левиафаном вздымалась в тяжелых глубинах калуга… Миновав их, Рыбка спустилась еще ниже, туда, куда не достигал уже свет живого солнца, где горело иное светило, мертвое, недвижимое, вечное. Там подхватили ее веселые сестры ее, холодные ундины, подхватили, стали укачивать среди быстрых струй, негромко петь ей последнюю песню… Там, не дождавшись ответа от любимого, закрыла она навечно синие девичьи глаза свои, не знавшие счастья, но знавшие, пусть и недолго, настоящую любовь…