Люди Джафара

Поэтому мой ответ на вопрос генерала оказался совсем не тем, какого от меня ждали, и этот ответ оказался гораздо более кратким. Я просто сказал:

«В этом училище, товарищ генерал-майор, я учиться не желаю!»

Впрочем, конечно же, документы на отчисление подали не по нежеланию, а по недисциплинированности. А поскольку пакет компромата Джафаром был подготовлен очень даже добротный, то отчисление моё не заставило себя ждать.

А пока я собрал вещички, перешил погоны на солдатские и был направлен — рядовым — в наш же, училищный, дивизион обеспечения учебного процесса, где и должен был находиться до направления в линейную часть для дослуживания.

И как-раз тогда, когда мои одногодки-четверокурсники получали на торжественном построении свои офицерские погоны, я наконец убыл дослуживать. В зенитно-ракетный полк, под Кременчуг.

Мне пришлось провести там ещё какое-то время, пока на соответствующем уровне решался вопрос моей демобилизации, и со всей ответственностью скажу — эта служба в линейной части была настоящим курортом в сравнении с училищем. И в этой службе был ещё один весомый плюс — поблизости не было Джафара.

Правда, командир полка желал сделать меня старшиной батареи и отправить на четвёртый курс в Оренбургское или Ленинградское зенитно-ракетное училище. Но я отказался. Мне хотелось поскорее развязаться со всем этим. Поскорее вернуться в нормальный мир.

Перед Маринкиным домом простоял минут пятнадцать, безвольно сдавшись на милость романтической ностальгии, своего кратковременного победителя.

Ни Маринки, ни Нины Марковны в такое время дома быть не могло, иначе я ни за что не позволил бы себе до такой степени… э-э… «демаскироваться на местности» (тьфу, чёртов Джафар, чтоб ему пусто было!)

Вот она, моя «отдушина» — грязно-коричневые стены, покрытая шифером двухскатная крыша, беленькие занавесочки с рюшиками на окнах. Маринку видеть не хотелось — я ведь собственноручно убил её чудесную мечту о сказочном принце в новенькой лейтенантской форме и о золочёной карете дальнего следования.

Сейчас всё то, что раньше имело смысл — плохой ли, хороший, — стало бессмысленным, всю жизнь надо было начинать сначала, с чистого листа. И пока на этом листе не было имени милой полтавской девушки. Для того, чтобы она заняла своё место в моей жизни, у меня, для начала, должна была появиться жизнь. А пока я только и успел, что научиться дышать полной грудью. Или надеялся, что научился.

Интересно, Маринка, девочка моя, а какие сны тебе снятся сейчас?

Я поклонился этому дому и побрёл в сторону железнодорожного вокзала.

Путь мой оказался монотонным и неинтересным, настроение было как у покойника после мрачных поминок, и по дороге я развлекался тем, что потягивал сигарету и высчитывал соотношение количества шагов к количеству затяжек. Пару раз пробовал пускать кольца. Не получилось.

Явившись на вокзал, я первым делом купил билет. Потом вышел на перрон, уселся на скамейку и снова закурил.

На перроне никто никуда не торопился. Ни дряблая старуха с обвисшими трицепсами, отрешённо шаркающая ногами у самого края платформы; ни скучный толстый милиционер, обливающийся потом у продуктового ларька; ни очкастый командировочный с платформы напротив; ни даже пожилой бомж с унылым носом и кустистыми бровями, с оглядкой на милиционера собирающий из-под скамеек пустые бутылки. Весь этот мир умел жить, никуда не торопясь. И я старательно пытался овладеть этим важным навыком.

«Прости браток… — повеяло на меня плотным перегарным духом. — Можно я тебя попрошу?…»

Я поднял глаза. На меня тоскливо смотрел неухоженный, мятый парень с трясущимися руками и синюшно-бледным лицом. «Короткая стрижка, беспорядок в одежде, возраст соответствует. Сезон тоже. Всё понятно…»

«Да я и так знаю, — сказал я без тени улыбки. — Ты дембель. Все деньги пропил и не можешь добраться домой…»

У парня отвалилась челюсть. Он так и стоял, молча глядя на меня. Я выгреб из кармана все те мелкокалиберные бумажки, которые у меня ещё оставались, аккуратно отложил на постель и чай, остальное протянул ему. Не меняя выражения лица, он принял деньги и засунул в карман. Потом его прорвало:

«Браток, — возбуждённо заговорил он, — ты совершенно клёвый парень. Может быть, за знакомство приговорим чекушечку?..»

«Уйди…»

«Чего?» — не понял он.

«Ничего. Просто развернись и уйди, как будто ничего не произошло. Так будет лучше, поверь мне…»

Я с удовольствием отдал ему деньги: в процессе освобождения от старой срани есть что-то завораживающее — хочется освободиться вообще от всего. Но иметь с ним что-нибудь общее я не хотел: мы оба сейчас переходили из одного мира в другой, но я обходился без чужой помощи, а он — нет.

А потом я смотрел в его удалающуюся спину. Он уже научился никуда не торопиться. Как и все остальные.

«Что будет дальше? — спрашивал я себя. — Вот вернусь я домой, отъемся, отосплюсь. А потом? Стану бомжем? Ментом? Командировочным? Или дряблой старушкой? И что скажет мама, моя бедная мама…» Я ведь ничего не умею делать кроме того, чему научил меня Джафар. Не умею ни создавать, ни защищать, ни даже разрушать как следует.