Люди Джафара

Впрочем, мне просто повезло. Повезло, что моим соседом по палате оказался Игорь. Повезло, что мой психолог был «ленинградцем». Надо вам сказать, что в нашей стране существуют две школы психиатрии — «московская» и «ленинградская». «Ленинградская» школа более либеральна. Если бы меня тестировал «москвич», то я несомненно был бы признан чокнутым на всю голову. По «московской» школе практически любой человек ненормален, всё дело в том, какой диагноз ему поставить — «олигофрения», «шизофрения», «маниакально-депрессивный психоз» или что-нибудь ещё.

В общем, после окончания тестирования я был выписан на все четыре стороны несмотря на мои многократные просьбы, адресованные лечащему врачу, Ольге Семёновне. Я умолял подержать меня в больнице ещё хоть чуть-чуть. Уж больно там было хорошо…

Вернулся я в училище тогда, когда до последней сесии и стажировки оставалось уже всего-ничего.

Ребята пачками ходят фотографироваться на будущие офицерские документы. Меня их проблемы трогают мало: у меня свой сценарий. И по этому сценарию в самое ближайшее время должно состояться общедивизионное комсомольское собрание в мою честь.

Накануне собрания снова возникает в неприятной близости от меня пресловутый Вася Мельник, привычно уцепляется в мой рукав и тащит меня в ближайший «чипок» (их в училище было два), где мы частенько покупали стандартный обеденный набор курсанта — бутылку молока и «бронебойную» булку. Сам не знаю, зачем я с Васей туда пошёл. Вероятнее всего, просто из любопытства.

В «чипке» нас ждал голубой Витя.

«Какого чёрта, Мельник?» — зло спрашиваю я, завидев Витю и пытаясь дать задний ход.

«Спокойно, Кондырев, — бросает Витя вполголоса. — Не надо пениться. Серьёзное дело есть.»

«Да какое ещё дело?» — сердито спрашиваю я, но почему-то остаюсь.

«Короче, Кондырев, не хочешь играть в наши игры — не надо. Обойдёмся — незаменимых людей нет. Разговор сейчас пойдёт о другом. Тебе, кажется, здорово насолил Джафар?»

«Ну насолил. А кому он вообще не насолил?»

«Вот это верно, Кондырев. На все сто. Именно об этом я и хотел с тобой поговорить… — Витя неторопливо закуривает дорогую сигарету, несколько секунд раздумывает и продолжает: — Скажем так, есть люди — и очень серьёзные люди, смею тебя заверить, — которым этот дурак Джафар попросту мешает.

И если уж тебе неожиданно так повезло, что твои интересы совпали с интересами этих серьёзных людей, то неужели ты не захочешь поучаствовать в деле спихивания Джафара с тропы?» — честное слово, он именно так и выразился: «спихивание Джафара с тропы».

Я плотоядно улыбнулся, взял у него сигарету, закурил.

«Конечно, мне очень хочется наказать этого гада… Но как вы понимаете, участие может быть разным…»

«Не кокетничай, Кондырев, — нервничает Витя. — Никто от тебя ничего сложного не попросит… Пойми, ситуация для нашего дела сейчас просто идеальная…»

«Какая ситуация? И вообще, нельзя ли поконкретнее?»

«Отчего же, можно. Тебе нужно будет всего лишь поставить свою подпись под одним письмом…»

«Под каким ещё письмом?»

Витя немедленно протягивает мне отпечатанное на машинке письмо.

«Всё уже готово, Кондырев. Письмо — в двух экземплярах. Один — Командующему войсками ПВО страны, другой — Начальнику Главного Политуправления. Отправка — наши проблемы. От тебя требуется только подпись.»

Как начал я читать это письмо… Мама ты моя родная!.. По форме это был возмущённый вопль честного, неподкупного курсанта о злоупотреблениях и даже должностных преступлениях его дивизионного командира — вроде как я Джафара словил на куче всяких неприятных вещей, а он меня за это безвинно упрятал в психушку, и вот теперь я пытаюсь восстановить попранную справедливость. Это если по форме. А если по существу, то это была огромная куча дерьма. Там было всё — перечень злых дел, списки свидетелей, даты; Джафара обвиняли в чём-угодно — от воровства до аморальщины. Попросту говоря, я держал сейчас в руках его приговор, причём, составленный на высочайшем уровне юридической казуистики.

Дочитал я эту бумагу до конца и вдруг так мне стало мерзко и противно…

Потому что при всех своих задвигах даже Джафар был этого письма недостоин, даже для Джафара это было слишком.

Потому что от этого письма веяло, нет, скорее воняло, чем-то таким, такой заскорузлой, ядрёной бериевщиной, таким гнилым тридцать седьмым годом!..

Потому что, хотя, разумеется, мы и становимся с возрастом всё большей сранью, но тогда я был ещё недостаточной сранью, чтобы подписать это письмо. Несмотря на то, что должен был своему комдиву очень и очень много. Да и сейчас это письмо не подписал бы.

Именно это, всё это, я им и изложил.

А на следующий день состоялось общедивизионное комсомольское собрание. С единственным пунктом повестки дня — исключением из комсомола курсанта Кондырева.

Несмотря на общую численность дивизиона собрание получилось совсем немноголюдным. По той простой причине, что подавляющее большинство моих сослуживцев уже были партийцами или кандидатами в эту почтенную организацию. А у нас в комсомольских собраниях разрешали принимать участие только тем партийцам, которые работают в комсомоле.