Люди Истины

Страна султанов была на самом деле как лоскутное одеяло, и каждый лоскут злобно грызся с соседними. Страну страной делали великие визири султанов. Те, кто помнил Газневидов, кто был сведущ в старой мудрости и знал, что станет с базарными ценами, если портить монету медью. И величайшим из них был визирь нынешний, Низам ал-Мулк Абу Али ал-Хасан ибн Исхак ал-Туси, делатель государей, своими руками пропихнувший молодого Малик-шаха на престол вопреки старшинству, истинный хозяин Великого Ирана. Происхожденья он был самого скромного – отец его при Газневидах собирал налоги по деревням. Когда пришли тюрки, отец увез юного Низама из Нишапура на запад, в родной Багдад. Но юноша, уже успевший повидать жизнь и учившийся на диво скоро, уже понял, за кем сила, – и вернулся в Хорасан на службу к новым хозяевам. Там он и встретил молодого Альп-Арслана, еще не султана, а всего лишь командира тюркского войска в восточном Хорасане. И сделал его султаном – головокружительной интригой, отправившей главного соперника в изгнание, а потом и лишившей его головы.

Альп-Арслан верил своему визирю, как себе. Сам лишь воевал, – а визирь всегда заботился о том, чтобы на войну были деньги и чтобы силы не тратились попусту в дрязгах со своими же эмирами и беками. Сельджуки не понимали, что такое сильная власть, – и не представляли, зачем выведывать что-то о делах в городах и провинциях, если правители их послушно приносили вассальные клятвы и слали дань. Не представляли они и того, сколько у них на самом деле сел и подданных.

Племенные вожди если и соглашались слушаться самого султана, удачливого в войнах, щедрого и милосердного, то никак не могли взять в толк, как можно чиновника-перса, жалкое отродье ковыряющихся в земле, слушаться так же, как и самого султана. Пусть он несет слова султана, – но ведь слова султана не сам султан. Все правление Альп-Арслана Низам выбивался из сил, пытаясь совладать с этими мелкими деспотами. В конце концов, все упиралось в петлю и плаху. Но Альп-Арслан не давал их казнить. Многие из них были его родней, а Альп-Арслан вырос в степном стойбище, и важней родной крови для него в этом мире ничего не было. Зато когда на престол вступил Малик-шах, по стране прокатилась волна казней, – и на дорогах сразу стало спокойнее. Эмир Рея едва удержал голову на плечах, – и то лишь благодаря раису Музаффару, которого Низам ал-Мулк уважал за остроумие, ученость и полное отсутствие желания ему, Низаму, мешать.

Малик-шах, двадцатилетний, увлеченный лишь охотой и чтением судеб по звездам, был послушной марионеткой Низама, расписавшего его судьбу на много лет вперед. И на трон его усадить было куда проще, чем его отца, – потребовалось снести всего лишь полдюжины голов. Конечно, молодой султан роптал и своевольничал, – как не своевольничать молодому господину огромной державы? Но поводы роптать исчезали сами собою. Или оказывалось, что стоило поглядеть в другую сторону – и вот оно, желаемое, протяни руку и возьми. Малик-шах злился и недоумевал. Чувствовал, что им управляют, – но не мог понять, как именно. Вроде все было разумно, и старая лиса Низам был само почтение, – а получалось почему-то всегда, как хочет он. Хуже того, оказывалось, что предложенное им и на самом деле лучше и для державы, и для самого Малик-шаха.

Шах злился и хлестал борзых плеткою. Низам ал-Мулк не любил, когда молодой султан злился, – султанский гнев мог аукнуться самым неожиданным и болезненным образом. А еще Низам очень любил борзых, которых караванщики привозили ему из самой Аравии, покупая щенков у бедуинов, – тех самых бедуинов, которые после победы Пророка, назвавшего собак нечистыми и презренными, отказались считать своих косматых тонколягих охотников собаками и по-прежнему спали с ними под одной полотняной крышей.

Удивительный дар школяра Омара оказался как нельзя кстати, – тот и в самом деле с поразительной точностью предвидел успехи и неуспехи нехитрых султанских дел, охот или состязаний. А интересовала его вовсе не придворная карьера, – чего Низам опасался, – а глупости вроде наблюдения за звездами и игры в каракули на песке.