Люди Истины

Рассказав об этом, раис замолк, задумавшись. И сказал, покачав головой: «Не понимаю я, не понимаю. Воистину, немыслим промысел Аллаха. К кому только не попадают Его редчайшие дары! В этой истории с тройным предсказанием – смертей Альп-Арслана с императором румийцев и воцарении Малик-шаха – много непонятного и странного. А ведь на ней и на ее герое мы строим свои надежды. Конечно, Аллах просветляет и шлет прозрения. Но с другой стороны, дела при дворе румийцев для нас не секрет. Даже я осведомлен о них, не прикладывая к тому особенных усилий. Император Роман Диоген едва держался на троне. Он, как на бросок костей, все поставил на армянский поход. Само собою, в случае поражения на троне он удержался бы недолго. Что и случилось. А когда оседлые сражаются против тюрок, победителя угадать несложно. Это с предсказанием номер один. Просто как кебаб. С предсказанием номер три – тоже. Низам стоял за спиной Малика. Все это видели и спешили убраться с дороги. А вот с предсказанием номер два… тут дело куда сложнее и опаснее. Рассудком прийти к нему можно было, лишь зная, кто и во сколько оценил жизнь султана. А это предполагает такую прозорливость – или осведомленность, – что у меня мурашки по коже. Страшно и темно тут, Хасан. Чем бы это ни было: прозрением или знанием, – это очень, очень опасно. Люди, – они как овцы, ходят по одним и тем же тропам. Тот, кто протопчет новую, легко сможет и повести стадо по ней. Тут твои единоверцы правы: подобное знание опасней любого меча. Низам, как понимаю, присматривался, – но недолго. Наверняка отрядил кучу соглядатаев проверять твоего друга. А когда присмотрелся, тут же притянул к себе под крылышко. Друзей и врагов надо держать поблизости. Тут еще рассказывают… – раис вдруг замялся, будто спохватившись, – в общем, всякое рассказывают. Ты еще услышишь, полагаю, из уст лучшего рассказчика, чем я. Молодой звездочет уже приобрел удивительную власть над душой Малик-шаха. Некоторые даже обронили слово „колдовскую“.»

– Его сила – рассудок. Он у него острее внезапного света среди ночи, – сказал Хасан. – Но его душа не доросла до силы его разума. Он как ребенок, не понимающий, с чем играет. И не ценящий игрушек.

– Хорошо, если так, – раис усмехнулся. – Тогда у него есть шанс жить долго и счастливо.

Время пролетело незаметно. Когда подступила осень, Хасан, глянув на золотистую дымку за окном, решил, что пора. Раис не гнал его из дому, никто и никуда его не торопил, – но песочные часы в душе перевернулись, и время потекло заново. Время дороги. Когда только вернулся, поселился в доме раиса, – покой и неспешное, размеренное существование, кошачье, полуосмысленное времяпровождение казались земным раем. Изнуренное дорогами тело отдыхало, иссохший от необходимости каждодневно взвешивать каждую мелочь, рассчитывать каждый шаг ум раскрылся, как губка, вбирающая влагу. Книги, монотонное пение ветра в ветвях, приглушенные звуки города были как неторопливая в низовьях река, вобравшая в себя плодородную силу множества земель и состарившаяся, проходя через них. Но теперь ноги сами пританцовывали на тропке по вершине холма, и запах полыни щипал ноздри. Полынь – трава дикарей, злых хозяев коней и стрел. Настало время тягаться с ними – в самом их логове.

Раис принял его, хмурясь. Хасан знал, что в последнее время дела не ладились. Низам всерьез взялся за подати рейского эмира. Тот злобствовал, потому что сам толком не знал, сколько и чего собирается с его земель, – а раису не слишком хотелось про это распространяться. Но Низам грозил прислать своих сборщиков, и никакие отговорки уже не помогали.

Хасан поздоровался, поклонившись. Подождал, пока раис, ответив на приветствие, оторвет взгляд от длинного засаленного свитка, и посмотрит на гостя раздраженно.

– Я думаю, мне пора идти, – сказал тогда Хасан. – Скоро пора свадеб, а дервишу едва ли удастся проехать мимо, не благословляя молодых. Я тогда и за три месяца до Нишапура не доберусь.

– Ну, раз хочешь, иди, – раис пожал плечами. – Мы вроде все уже обговорили. Деньги тебе на первое время я уже приготовил. Твой мул разжирел, как яловая корова. Рекомендательное письмо к моему знакомцу Тутушу, важной особе при его мудрости Низаме ал-Мулке ал-Туси, уже написано. Все готово.

– Спасибо, господин, – Хасан встал и поклонился.

– Погоди, – приказал раис хмуро. – Ты не знаешь случаем, почему мои коты не приходят ко мне всю последнюю неделю, как раз когда ветер понес ночной холод из пустыни?

– Они спят в моей постели, господин, – ответил Хасан.

Назавтра с рассветом, выпив чаю, Хасан вывел мула за ворота. Проводить вышел старый дейлемит, – тот самый, который встретил его в первый раз. У Хасана промелькнула мысль: быть может, он знает, отчего лишился работы? Но дейлемит отнюдь не выглядел хмурым. Помог приладить сумы, поправил упряжь. И сказал: «Господин, когда будете проезжать долиной мимо Ламасара, в моих родных краях, в Дейлеме, пожалуйста, помолитесь за меня святой горе, Тахт-и-Сулейману».

– Обязательно, – пообещал Хасан, усаживаясь на мула.

– Спасибо! – крикнул дейлемит вслед.