* * *
Наша экстренная медицина вся состоит из начал и концов. Мои смены заполнены людьми, которые в последний раз занимались спортом, в последний раз были на работе, в последний раз видели любимых людей. Но и первые дни не всегда приятные.
Я видел людей, которые только что узнали, что у них рак, видел первые минуты жизни без близкого человека. В таких мыслях легко затеряться, и я в миллионный раз напоминаю себе, что у нас случается и хорошее. Нужно выбирать, на чем сосредоточиться.
Свет включается в третьей палате. Следующий пациент ждет доктора. Я отгоняю мрачные мысли и направляюсь в палату.
Джослин уже двадцать восемь. Буйная ее шевелюра мне хорошо знакома. Светлая кожа на лице… Джослин слишком бледна. Губы у нее посерели, глаза ввалились. Стоило мне войти в палату, как монитор запищал – давление упало до 74 на 40, критический показатель.
Рядом с ней я увидел мужчину. Судя по выражению лица, муж. Высокий, массивный, стриженный под машинку блондин. Он явно был встревожен и нервно расхаживал по палате. На руках он держал новорожденного. Когда я вошел, мужчина присел на корточки, устроил малыша в автомобильном кресле, поднялся и протянул мне руку.
– Я Джон, – говорил он так быстро, что я с трудом его понимал. – Это моя жена, Джослин. С ней что-то случилось, я чувствую…
– Давайте все по порядку, – сказал я.
Времени на формальности не было. Достаточно было одного взгляда на Джослин, чтобы понять – дело серьезное.
Джон заговорил быстро, слова сливались, но остановиться он не мог.
– Неделю назад все было в порядке. Беременность протекала нормально. Ну почти нормально. В последнем триместре у нее развился диабет, но доктор сказал, это пройдет. Сахар в крови все время был повышенный. Сильно повышенный. В конце мы проверяли сахар почти каждый час…
Он продолжал говорить. В палату вошел наш мед-брат, Ной. Я видел, как он перевел взгляд с лица Джослин на монитор, потом посмотрел на меня. Я легонько кивнул, и он вышел. Вернулся он через минуту – с несколькими мешками физраствора и двумя большими стойками для капельниц. Он подкатил их к кровати Джослин и стал искать место для ввода катетера.
– Что случилось на этой неделе? – перебил я Джона.
Джон сидел рядом с Джослин, напротив Ноя. Он вскочил, потом сел обратно. Он не мог найти себе места.
– Она родила, – он поднялся и схватился за поручни. – У нас родился ребенок.
– Кесарево?
Джон кивнул.
– Сколько дней назад?
– Три.
– Когда ей стало плохо?
– Вчера у нее весь день кружилась голова, а вечером появилась слабость. Она сказала, что у нее болит живот. Но кровотечения не было, и мы решили, что все обойдется.
Я кивнул и сел рядом с Джослин.
– Я доктор Грин. Врач приемного покоя.
Джослин с трудом открыла глаза, кивнула и снова закрыла.
Я обнажил ее живот. Шов был чистым и выглядел совершенно нормально. Я надел перчатки и стал ощупывать живот. Кожа была холодной на ощупь, а живот оказался напряженным. Я нажал совсем слабо, но она застонала от боли.
– Кто ваш доктор, Джослин?
Веки ее снова затрепетали, и на меня взглянули знакомые голубые глаза.
– Доктор Карновски.
Я поднялся.
– Что с ней? – спросил Джон.
– Внутреннее кровотечение.
Джон схватился за голову и застонал:
– Господи боже, я знал, я знал!
Я извинился и вышел позвонить доктору Карновски. Он фантастический врач, отличный хирург. Но даже у лучших случаются ошибки.
Неудачный шов, неловкое движение скальпеля, нити салфеток… Случиться может все.
Через двадцать минут Джослин уже везли в операционную. Джон с малышом следовали за ними. Я смотрел, как они уходят, и гадал, не станет ли эта моя встреча с Джослин последней. Возможно… Может быть, это конец ее жизни…
* * *
Ко мне подбежала дежурная сестра.
– У нас тяжелые ожоги, вторая палата!
Я вошел. В палате стояла Джослин, ей было сорок четыре года. Лицо ее было смертельно бледным – но не от потери крови, как в прошлый раз, а от страха. Пациентом оказалась не она. Она обнимала шестнадцатилетнего парня, похожего на ее мужа, Джона.
На каталке лежал Джон. Я с трудом его узнал. Он был покрыт черной сажей. Комнату заполнял запах горелой плоти. Медик скорой помощи сжимал дыхательный мешок. В горло была введена эндотрахеальная трубка, к обеим рукам подсоединены капельницы.
– Пожар на поле.
Медик и сам был покрыт сажей и трухой. Руки у него были почти такими же черными, как у Джона. По лицу его, оставляя грязные разводы, стекал пот. Голос срывался. Что бы он ни увидел на месте происшествия, он не забудет об этом никогда. Я подумал, что потом нужно осмотреть и его тоже.
– Похоже, искра возникла от комбайна. Все загорелось, прежде чем кто-то успел хоть что-то сделать, – медик покачал головой. – Джон оказался с подветренной стороны: вместе с другим фермером чинил грузовик, – медик вытер лоб, размазав грязь. – Сегодня сильный ветер – миль пятьдесят в час[16]
. Другой парень вообще не выбрался. Умер от ожогов еще до нашего прибытия.– Что с Джоном? – спросил я.