Люди сороковых годов

Павел, по обыкновению, поцеловал у дяди руку.

- В университет поступил? - продолжал Еспер Иваныч, сминая не совсем послушно покорявшийся ему язык.

- Поступаю еще!.. В гимназии экзамен выдержал... Вам лучше, я вижу, дядя.

- Да, благодарю бога!

Павел стал осматривать комнату Еспера Иваныча, которую, видимо, убирало чье-то утонченное внимание. По стенам шли мягкие без дерева диваны, пол был покрыт пушистым теплым ковром; чтобы летнее солнце не жгло, на окна были опущены огромные маркизы; кроме того, небольшая непритворенная дверь вела на террасу и затем в сад, в котором виднелось множество цветов и растений.

- Как у вас тут, дядя, хорошо, - совершенный рай! - произнес Павел, пораженный приятностию этого вида и ароматичностью навевающегося из сада воздуха.

- Хорошо, - согласился Еспер Иваныч. - А что твой отец, все в деревне живет?

- В деревне; кланяться вам велел, - отвечал Павел.

Он чувствовал, что простая вежливость заставляла его спросить дядю о Мари, но у него как-то язык на это не поворачивался. Мысль, что она не вышла замуж, все еще не оставляла его, и он отыскивал глазами в комнате какие-нибудь следы ее присутствия, хоть какую-нибудь спицу от вязанья, костяной ножик, которым она разрезывала книги и который обыкновенно забывала в комнате дяди, - но ничего этого не было видно.

- Маша замуж вышла, - сказал наконец сам Еспер Иваныч.

- Да, слышал-с, - отвечал Павел. В голосе его, против воли, высказалось неудовольствие, и Еспер Иваныч, как кажется, понял это, потому что больше об этом не продолжал уже разговора.

- Посмотри, какая собака отличная!.. - сказал он, показывая Павлу на стоявшую на шкафе, в самом деле, превосходно сделанную собаку из папье-маше.

- Прекрасная, - отвечал тот, взглянув на игрушку.

- Мордочка совершенно как у живой собаки, а ребра-то как напряглись и напружились, - перечислял с удовольствием Еспер Иваныч.

- Отличная работа, - подтвердил и Павел.

Прежнее эстетическое чувство заменилось теперь в Еспере Иваныче любовью к изящным игрушкам; кроме собаки, у него еще была картина с музыкой, где и танцевали, и пилили, и на скрипке играли; и на все это он смотрел иногда по целым часам неотстанно.

В комнату между тем вошел ливрейный лакей.

- Княгиня просит: может она вас видеть или нет? - спросил он.

- Весьма рад ей, душевно рад, - произнес Еспер Иваныч, склоняя немного голову.

Лакей ушел.

Через несколько минут в комнату вошла, слегка тряся головой, худощавая старушка с лицом, похожим на печеное яблоко.

- Здравствуйте, друг мой! - сказала она, подходя и целуя Еспера Иваныча в плечо.

- Здравствуйте, - сказал он ей с улыбкой.

- Я зашла, друг мой, взглянуть на вас; а вы, однако, я вижу, опять целый день читали, - продолжала старушка, садясь невдалеке от Еспера Иваныча.

- Опять, - отвечал он с улыбкой.

- Я вот велю у вас все книги обобрать, - заключила старушка и погрозила ему своим маленьким пальцем, а сама в это время мельком взглянула на Павла.

Еспер Иваныч сейчас заметил это и объяснил ей:

- Это племянник мой, сын старого ветерана полковника.

- Вот кто! - произнесла добродушно княгиня и ласково посмотрела на Павла. - Я теперь еду, друг мой, на вечер к генерал-губернатору... Государя ждут... Естафет пришел.

- Ну вот и хорошо это, - произнес Еспер Иваныч.

- Как не хорошо, помилуй, друг мой!.. Через неделю будут Бородинские маневры, надобно же ему все заранее осмотреть. Прусский король и австрийский император, говорят, сюда едут на маневры.

- Что же это они священный союз{149}, что ли, хотят вспомнить? заметил Еспер Иваныч.

- Вероятно... Машу Кривцову, помните, я к вам приводила... хорошенькая такая... фрейлиной ее сделали. Она старухе Тучковой как-то внучкой приходится; ну, а у этой ведь три сына под Бородиным были убиты, она и писала государю, просила за внучку; ту и сделали для нее фрейлиной.

- И следовало сделать, - проговорил Еспер Иваныч.

- Еще бы!.. - проговорила княгиня. У ней всегда была маленькая наклонность к придворным известиям, но теперь, когда в ней совершенно почти потухли другие стремления, наклонность эта возросла у ней почти в страсть. Не щадя своего хилого здоровья, она всюду выезжала, принимала к себе всевозможных особ из большого света, чтобы хоть звук единый услышать от них о том, что там происходит.

- А Аннушка к Маше ушла? - спросила она заметно торопливым тоном и осматривая глазами комнату.

- Да, - отвечал Еспер Иваныч.

- Ну, я хоть карлицу пришлю к вам, посмешит она вас, а теперь прощайте! - заключила княгиня, вставая.

- Рано бы еще, - заметил ей Еспер Иваныч.

- Ах, друг мой, я с год еду! - все шагом: не могу, боюсь! - воскликнула княгиня, а между тем нетерпение явно уже отразилось во всей ее маленькой фигуре.