Люди удачи

– Рядом была тьма народу, – с горечью отвечает она. – Одна женщина, которая мыла свое крыльцо, даже бросила свои дела, чтобы поглазеть, но никто и слова сказать ему не посмел. А он разошелся – велел, чтобы я убиралась из Адамсдауна, мол, тут мне не место… и сказал, что мелких черномазых надо повесить вместе с их папашей.

Лора бросает боязливый взгляд на лицо Махмуда, но он выглядит бесстрастным и отрешенным.

– Это было уже слишком, и знаешь, Дэвид посмотрел на меня, состроил рожицу мудрого старичка и спросил, правда ли тебя повесят. А я ответила, что этот проходимец попадет прямо в ад, а я никуда отсюда не денусь, и ты тоже, и мальчишки. И тут же мне в лицо прилетел камень.

– Ты знаешь, кто он такой?

– Кажется, сын Карсонов, но не поручусь.

– Выясни это, Лора, и я разберусь с ним, как только выйду. Он у меня поплатится.

– Забудь, Муди, у нас есть беды и похуже. Просто подержу мальчишек дома, пока не пройдет суд. Омар обожает разрисовывать тротуар мелом и болтать со старушками, которые проходят мимо, так что он наверняка станет закатывать истерики. Они ведь совсем крохи, но есть люди, просто больные на всю голову, понимаешь? Не знаю, чем думает такая молодежь; как будто они и не живут, если никому не досаждают.

– Держи детей дома, это правильно. Твой отец не из тех, кто может как следует припугнуть, так что, пока я не выйду, из дома их не выпускай, – соглашается Махмуд и качает головой. Желание расквасить Карсону физиономию становится острым, почти как вожделение.

– На этой неделе я говорила с детективом Пауэллом.

– О чем? – в отвращении Махмуд чуть не кричит.

– Да выслушай же меня, ради всего святого! Я заходила к сестре, и Брайан сказал, что работает на стройке вместе с этим плотником-ямайцем.

– И что? Что ты наболтала этой свинье?

– Ты слушай! Всю неделю не вспоминал обо мне, так теперь мог бы хоть выслушать, черт возьми.

– Говори.

– Этот ямаец говорит Брайану – он знает, что ты невиновен, и знает, кто на самом деле убийца.

– Ну и кто он? Откуда ему-то знать?

– Кавер, какой-то Кавер. Так вот, если я правильно поняла, он говорил, что был недалеко от Волацки и видел, что два сомалийца болтались возле лавки как раз перед тем, как произошло убийство. Я подумала, что полиция должна с ним поговорить.

– Так убийца-то кто?

– Он не сказал.

– Этот Кавер – мне Берлин рассказывал о нем, он сомалийцев не переносит и пырнул Хэрси в прошлом году. Он просто пытается втянуть нас в историю. Может, кого-то из своих выгораживает. Только время у всех отнимает, ты этих людей не знаешь, любят они заливать, как будто им известно то, что больше никто не знает.

Лора вскидывает бровь:

– Очень похоже на одного моего знакомого.

Поморгав, Махмуд наконец понимает, что она имеет в виду его. И нехотя улыбается.

– Детектив Пауэлл вроде бы заинтересовался. Поблагодарил меня, сказал, что разберется. Будем надеяться, Муди, что это как раз тот свидетель, который тебе нужен. Который знает что-то такое, что вытащит тебя отсюда.

Он подает ей руку:

– Ты сильная женщина, ты сражаешься в моих войнах.

Она кладет руку на его ладонь:

– Это и моя война.

Долгое время они сидят молча, держатся за руки и поглядывают на большие тюремные часы, металлические стрелки которых подрагивают, отмеряя час, а вокруг слышна беспечная и бездумная болтовня и приглушенные споры.

– На этой неделе не будешь прятаться от меня?

Махмуд мотает головой.

– Я понимаю, ты злишься, Муди, и я тоже – честно говоря, прямо бешусь, – но не надо равнять меня со всеми остальными.

– Да знаю, знаю, – пристыженно отмахивается Махмуд, отпускает ее руку и рисует холодным и потным указательным пальцем каракули на столе.

– Мы с тобой на одной стороне. А не на разных.

– Знаю, знаю.

Она сжимает обе его ладони в своих и заглядывает ему прямо в глаза, ее ореховые радужки вспыхивают ярко-зеленым огнем.

– Я не одна из них, ясно? Не одна из них. У тебя нет никаких причин ненавидеть меня.

– Разве я тебя когда-нибудь ненавидел? Не говори так.

– Словом, не давай себе свернуть на эту дорожку, вот и все, о чем я прошу.

Ладони Махмуда становятся вялыми в ее крепко сжатых пальцах, он чувствует, что его загнали в угол, и он не в состоянии выразить свои мысли. Ему хотелось обидеть ее, он это понимает, но не может сделать такое признание, поэтому ищет убежища в молчании.

– Пора уходить. В следующий раз мальчишки придут со мной.

– Хорошо, хорошо, – наконец удается выговорить Махмуду, он в последний раз останавливает взгляд на проклятом, раздражающем его синяке, пока она поднимает с пола вместительную кожаную сумку.

– Завтра жду тебя у окна, ясно?

– Буду вовремя.

– Значит, вы не нашли ни одного свидетеля, чтобы был за меня? Никого, кто сказал бы, что я хороший человек и что меня даже близко там не было, когда убили ту женщину? Ни одного мужчины или женщины?

– Увы, нет, ваша защита полагается скорее на отсутствие инкриминирующих улик, чем на наличие оправдательных доказательств.

– Что это значит?