Люди в летней ночи

Хильма и оказалась первой, кто заподозрил, что ключ может находиться в кармане у Ийвари. После некоторого обмена мнениями и поисков наобум домашние, словно бы побежденные Ийвари, тоже поверили в это. Хильма уговаривала оставить дверь погреба в покое до тех пор, пока парень не вернется домой, вряд ли он надолго задержится, но Тильта решительно заявила, что пусть хоть стену пробивают, ей все равно нужно достать оттуда картофель, чтобы тот сварился не позже чем через час, и тогда Хейкки пошел и выломал дверь погреба. Вскоре брага была в кувшине, и старина Хейкки получил возможность завязать с зятем беседу, направляя ее в желательную ему сторону. Старику не много потребовалось, чтобы развязался язык. Хейкки объяснял, а мать и обе дочери вставляли, по домашнему обычаю, замечания. Объяснения старика растянулись на целый вечер и закончились лишь часов в девять в кровати, на которую он повалился, не раздевшись, и захрапел. Но к тому моменту уже давно были выслушаны его объяснения, что, дескать, само по себе, глупо идти отдавать семейству Вооренмаа такую кучу денег, когда нет даже уверенности, что отец того младенца — именно Ийвари. «Точно, он — отец!» — выпалила тогда четырнадцатилетняя сестренка. «Нишкни!» — прикрикнул на нее старик и продолжал: дескать, не подали же Вооренмаа иск, хотя и грозились громко таким рождественским подарком, потому-то Ийвари и ярится, вот даже ключ унес. «Да, если унес!» — заметила на это младшая. — «Тогда небось ты его взяла», — пробормотал отец, пытаясь отшутиться.

Куста тоже с удовольствием отведал замечательного напитка — Тильта Плихтари была мастерица готовить брагу, ее даже нередко звали за этим, особенно под праздники, в крупные имения волости. Напиток, приготовленный ею на сей раз к визиту зятя, был достоин ее репутации. Уж она постаралась, ибо тоже урвала свое из тех полученных от зятя денег. К счастью, Ийвари успел выцедить из бочонка не так уж много. Обычный легкий румянец щек хозяина Салмелуса постепенно раскалился докрасна, лицо сделалось влажным, и, наконец, он тоже пустился в объяснения столь же долгие, как и у старика тестя, только еще более невнятные. Он говорил теще Тильте, как обдумывал это дело и пришел к такому выводу, что если бы его отец с матерью явились с того света, чтобы посоветовать ему, то сказали бы, что случившееся с Ийвари совершенно не касается ни его, Кусты, ни Хильмы, жены его, — но он все равно должен был бы ради репутации семьи сделать так, как он и поступил, уплатив эту сумму. В ответ теща опять же, как могла лучше, постаралась объяснить, что хотя они и истратили деньги не по назначению, но пустили их на дело — большую часть. Теперь ведь в отрепьях не очень-то поедешь в деревню к такому-то зятю, еще примут за цыган… и еще всякое такое, чего Куста никак не мог взять в толк.

От всех этих объяснений дело понятнее не становилось, пока не вернулся домой Ийвари. Его объяснение оказалось столь сильным, что начавшие было налаживаться семейные отношения вмиг затянулись тугим узлом намертво.

Итак, часов в девять Хейкки лежал, скрючившись, на своей кровати, и наконец был готов ужин, которым Тильта обещала угостить Кусту и Хильму, — для него-то и понадобилась картошка, ради которой, как и ради браги, пришлось взломать дверь погреба. Куста и Хильма ели вдвоем в горнице, и Куста объяснял теперь Хильме, как посоветовали бы ему его отец и мать. Тогда-то и послышались приближающиеся крикливые, пьяные голоса; почти сразу же они слились в единый гул разговора, и было слышно, как Ийвари сказал, что сходит в погреб. Но там он долго не задержался: уже хлопали двери, сперва в сенях, затем в кухне, откуда сразу же донеслось все то, чего и следовало ожидать. Увещевающий шепот Тильты перебивали выкрики все более ожесточающегося Ийвари. — Наша брага не для салмелусских глоток! — Это, наверное, выблядок самого Кусты Салмелуса, раз он так щедро заплатил за него и мне, и девчонке Вооренмаа, — ха-ха-ха — ой, Господи! — Разве этот горбоносый со своей бабой все еще здесь?

Даже Хейкки проснулся и, не вставая с постели, прикрикнул было, но тут же снова затих. Тогда Хильма поднялась из-за стола и устремилась в кухню. Куста остался на месте, чутко прислушиваясь, и вскоре услышал такое, что встал и тоже пошел в кухню.