Люди в летней ночи

— Так-так, так-так, — сказал старый заседатель, — уж я вижу, я все вижу. У него там пила-то наготове, и если кого уж совсем прижмет, он тотчас готов и эту соломинку перерезать… Да… Да… — Эти рассуждения старика Куста едва ли слышал, он был погружен в собственные мысли о трудностях, навалившихся сейчас на его семью и хозяйство. Лишь когда старик снова прямо заговорил о его делах, он, словно бы очнувшись, стал внимать словам советчика.

— Насколько я знаю твои дела, добра у тебя еще достаточно. Теперь вопрос лишь о том, сможешь ли ты с толком продать свое имение. Так-так, не пугайся, но другого совета — ни сейчас, ни на будущее — у меня нет. Роймала вознамерился его заполучить, это по всему видно, но… смотри теперь, чтобы этот император его к рукам не прибрал совсем задаром. Я твое хозяйство хорошо знаю, и леса и земли, и я тебе скажу — я давно уже об этом думал, — если Роймала не заплатит тебе столько-то — я заплачу!

Последние слова были произнесены подчеркнуто самоуверенно, и за ними последовал торжественный выдох, словно старик держал речь стоя, а затем сел.

Назначение цены было единственным результатом, которого Куста добился, посетив старика. Однако же деньги требовались ему срочно, скотине нужен был корм, работникам — жалованье. Не оставалось ничего иного, как отправиться к Роймале. Но и Роймала на сей раз не очень-то был расположен давать взаймы, а начал тоже перечислять ошибки, допущенные Кустой в жизни, причем делал это гораздо грубее, чем старик заседатель. Громко откашливаясь, мужичище Роймала называл своими именами все то, что было связано с хождением молодого Кусты в Плихтари.

— Подобные делишки единственный наследник такого имения должен улаживать деньгами, — улаживают ведь иной раз, слыхать, и сыновья из семейств победнее — хе-хе, — небось и сам знаешь…

До того Куста краснел, теперь же он побледнел и сжал зубы. Это был самый унизительный для него миг. Что ему следовало сделать? Он встал, и Роймала, замолчав, тоже встал, откинувшись назад всей тушей. В тот момент Куста опять чувствовал себя совершенно одиноким. Ему не от кого было ждать поддержки, и не было у него ничего, кроме чувства собственного достоинства. А здоровенная туша Роймалы словно уже нависала над Салмелусом, и оставалось только попытаться спасти оттуда, из-под нее, хоть что-то: жену, двух больных и одного здорового ребенка, служанок, скотину… Не имело смысла сердиться на этого мужичищу, который опять пощипывал свои бакенбарды, слишком уж он стар и беспомощен, чтобы об него руки марать. Куста криво усмехнулся одним уголком рта, никогда раньше он так не улыбался. Потом он сказал:

— Возьмите все имение, этого ведь вы хотите.

Роймала вздернул брови, как иной раз в церкви, когда пастор в проповеди произносил нечто такое, что касалось гибели души, так легко навлекаемой земной мамоной. «Ах, так, этот-то теперь уже вон что предложил…»

— Да-а, и впрямь, пожалуй, какой из тебя хозяин имения, по крайней мере сейчас, а я вполне в состоянии купить Салмелус и привести в порядок… Но — хм — о таких вещах без грога не говорят. Мать, подай-ка нам сюда немного горячей воды и сахара, — крикнул хозяин в приотворенную дверь таким голосом, что Кусте не оставалось ничего другого, как рассмеяться, хотя он и испытывал отвращение к лицемерию чрезмерно дружеских слов и интонации Роймалы.

В этот момент грог действительно пришелся по вкусу Кусте Салмелусу. Что ж, если дело зашло так далеко, то можно и посидеть здесь. Однако он внутренне оставался начеку и лишь казался сдавшимся. Роймала пускал в ход все свои отеческие приемы, говорил почти таким же голосом, каким только что обращался к хозяйке, прося ее принести необходимое для грога. Он пытался предлагать разные цены на разных условиях, то предлагал продать все вместе с движимым имуществом, то — лишь недвижимость, то — лишь с частью движимости. На этом, последнем, условии они и сторговались. Правда, Кусте было не совсем ясно, сколь удачную сделку он заключает, но поскольку Роймала, как бы там ни было, согласился заплатить гораздо больше той минимальной суммы, которую называл старый заседатель, они и ударили по рукам. Роймала отсчитал достаточный задаток, и был назначен день заключения контракта.

Куста и на следующее утро не сожалел о содеянном. А Хильма, в свою очередь, похоже, не очень и думала об этом деле, обмотав голову шерстяным платком, она ухаживала за больными детьми. Увидав деньги, она немного оживилась и принялась собираться в лавку: нужно было купить муки, да и кофе был на исходе. Так и поехали.