Люди в летней ночи

Нужно было еще открыть и закрыть за собой те ворота, со щеколдой которых Силья так хорошо умела управляться, и дернула ее ровно настолько, чтобы та, опустившись, щелкнула. Черемуха и смородиновый куст, постаревшие на год, стояли на своем посту, столь же солнечные и столь же бесполезные. Затем она прошла по недлинной ровной дорожке — и услышала, как кто-то играет на пианино.

Лайни играла что-то бурное и все нажимала и нажимала педаль, от которой все звуки обретали такую гулкость, что сама мелодия лишь угадывалась. Девушка так увлеклась, что не замечала гостью до тех пор, покуда та не прошла в комнату. Поздоровавшись, они смотрели друг на друга — каждая из этих двух юных женщин, стоявших там лицом к лицу, изменилась за прошедший год. Лайни видела и тех, кто воевал, и то, что они творили, и сильно повзрослела за зиму. Силья была для нее как бы воспоминанием о прошлом лете. И теперь в связи с Сильей Лайни вспомнила о разных вещах, которые она заметила еще тогда, но не смогла взять в толк. Обе показались друг другу более чужими, чем раньше…

Софии не было дома, но, вероятно, она скоро придет, кажется, пошла в Рантоо.

Силья не знала, о чем бы спросить у Лайни, а та у Сильи — тем более. Девочка лишь стояла, переминаясь с ноги на ногу. И Силья ощущала примерно такую же неловкость. «Силья теперь кашляет, что ли?» — спросила Лайни. «Это у меня уже всю весну», — ответила Силья, переходя от одного окна комнаты к другому и глядя наружу. Прошлогоднее ржаное поле теперь, похоже, стало лугом… Силья вышла из дому, чтобы посмотреть поближе. Лайни исчезла в кухне.

Те же знакомые куры тихонько покудахтывали во все усиливающемся зное сухого летнего дня. Той же была ограда скотного двора, та же калитка открыта, немного скособочена. От хлева несет сухим навозом и лапником, подойники, как обычно, на лавке возле кухни для скота. Силья в одиночестве смотрела на них, облокотившись на изгородь. Никто не шел составить ей компанию — лишь ласточка промчалась мимо и щебетнула, словно бы подтверждая Силье то, о чем та и сама знала.

Все это было совершенно обычным и будничным и вряд ли вызвало у Сильи иные ощущения, связанные с прошлым, кроме того, что она сама уже не прежняя. И снова ощущалась та легкая, вызывающая испарину усталость… До чего же далеко было… Какая жизнь была прошлым летом, и что теперь? Это конец — по крайней мере здесь не встретишь ничего из того, о чем тосковала.

Но тоской было по сути дела все прошлое лето. Если теперь здесь вспоминать о нем, то кажется, что и тогда она не получила всего, что то было лишь начало, предощущение. И продолжения у него не было — да и началось-то едва-едва… Почему я вела себя тогда так, почему я не пошла за ним, не догнала, не ухватилась за него?.. И почему минувшая зима произвела во всем мире эти жуткие изменения, сделавшие невозможным возвращение того, что было.

Вероятно, в последнем периоде жизни Сильи те мгновения, когда она стояла в Кулмале, облокотясь на изгородь скотного двора, София отсутствовала неизвестно где, а Лайни оставалась в избе, были самыми унылыми. Она повернулась и стала смотреть на другие хутора деревни, видневшиеся вдали. И вспомнила слухи об их судьбе, которые доходили до нее в те ужасные дни зимы и начала весны. Она вспомнила и хозяйского сына с того хутора, темноволосого, немного застенчивого и так красиво улыбавшегося, — и она знала, что его заставили быть возчиком и что какой-то человек родом из тех мест, где много заводов, который поступил к русским в солдаты, застрелил его в лесу. Оттуда и привезли обледеневший труп, лишь когда пришли белые. И Силья вспомнила разговор на эту тему, который ей довелось услышать: «Ну поймали белые этого Килпи?» — «Поймали, поймали — попался в сеть в Тампере». — «Ну и что с ним стало?» — «Ха, еще спрашиваешь. Поставили к стенке казармы и шлепнули».

Силья вспоминала и об Оскари Тонттиле, и о тех незначительных, в общем-то, отношениях между нею и Оскари. Спокойно, почти с жалостью вспомнила теперь о них Силья. И она почувствовала теперь почти удовлетворение от того похода в дом Оскари, поступка, который она считала таким, какой следовало выбросить прочь из памяти. Оскари уже мертв, и в сознании Сильи его человеческое достоинство обрело цельность и неприкосновенность. И здесь, на землях хутора Кулмалы, Силья подумала, что, пожалуй, и она сама как бы по ошибке осталась в живых и встретила это странное лето.

И это ощущение не покидало ее потом весь день.