Людовик XVI и Революция

«Итак, он окунулся в придворные церемонии, — пишет маркиз, —

и усердствует в них изо всех сил… Три дня в неделю он проводит в Версале и, ни на что не посягая, добивается всего и получает доступ куда угодно. В сущности, поскольку это человек, которому действие необходимо, он носится там так же, как и здесь… Он держится чрезвычайно прилично, ибо его манеры почтительны и лишены всякой фамильярности. Его извещают об охотах, каретных прогулках и званых ужинах… Все тут ему родня: Гемене, Кариньяны, Ноайли… Они находят, что остроумия у него больше, чем у всех прочих, а это неловкость с его стороны. У меня вовсе нет намерения, чтобы он жил при дворе и, подобно другим, занимался бы тем, что выцарапывал или воровал бы себе на прокорм у короля, пачкался в грязи придворных интриг и катался по льду королевских милостей; цель моя состоит в том, что он должен увидеть то, о чем идет речь. Впрочем, когда меня, никогда не желавшего оверсалиться, спрашивают, почему я позволил ему, такому молодому, отправиться туда, я отвечаю, что он слеплен из другого теста, нежели я, неприручаемая птица, чье гнездо свито меж четырех башен, и что там он будет сумасбродствовать исключительно в приличном обществе. Пока, так сказать, я видел его слева, я прятал его, но, как только я увидел его справа, он обрел свои права. Что до остального, то, поскольку на протяжении пятисот лет все кругом постоянно страдали от Мирабо, которые никогда не были устроены, как другие, теперь все натерпятся и от моего сына, который, обещаю, не уронит своего имени».

После трех или четырех месяцев пребывания в Версале молодой Мирабо возвращается в провинцию; маркиз оправляется после опасной болезни, и его выздоровление вполне заслуживает праздника; сын задумывает это торжество и руководит им, а отец благодарит его за это в письме к бальи.

«Провидение насмехалось надо мной, — пишет он, —

сделав меня вначале и надолго прародителем птенца дикой птицы, ставшего теперь домашней уткой с птичьего двора: она барахтается в грязи, крякает, кричит и гоняется за мухами. Этот прохвост сделался устроителем празднеств: не далее как сегодня он под грохот мушкетных выстрелов повел меня к обедне, дабы присутствовать на благодарственном молебне, после чего были потешные огни и иллюминация; в ту минуту, когда я Вам пишу, весь приход лопает во дворе, причем без всяких вилок».

Год спустя встал вопрос о женитьбе Урагана.

По этому поводу его отец пишет: