Людвиг II: Калейдоскоп отраженного света

В 1877 году должность кабинет-секретаря Людвига II занял Фридрих фон Циглер (Ziegler; 1839–1897), чиновник судебной и административной службы[108]. Несмотря на столь скучную должность, Циглер привлек внимание короля творческой жилкой: он писал стихи и неплохо рисовал. Очень скоро шапочное знакомство переросло в дружбу; король и юрист начали обмениваться письмами, тон которых постепенно становился всё сердечнее. Правда, пройдет не так уж много времени — чуть более пяти лет — и дружба будет омрачена сначала взаимным глухим недовольством, а затем и открытыми ссорами. А там недалеко и до предательства! В 1883 году, сразу после своей отставки с поста королевского кабинет-секретаря, Циглер уже предлагал баварскому правительству признать Людвига II недееспособным! Но тогда правительство было еще не готово к столь радикальным шагам. Лишь в 1886 году заговорщики обратились к Циглеру за помощью, и он дал показания, вошедшие в позорное медицинское заключение…

Кстати, в том же году, когда Циглер стал кабинет-секретарем Людвига, государственным министром финансов был назначен барон Эмиль фон Ридель (von Riedel; 1832–1906). На этой должности Ридель продержался с 1877 по 1904 год! Став регентом, принц Луитпольд не стал менять весь кабинет верных ему министров. Именно с Риделем был связан финансовый конфликт, который стоил Людвигу II не только трона, но и жизни…

Между тем неуклонный «уход в одиночество» продолжался. 26 апреля 1880 года Людвиг II в последний раз присутствовал на традиционных торжествах ордена Святого Георга. Гроссмейстер прощался со своими рыцарями.

А 22 августа того же года, за три дня до своего 35-летия, король выступил с обращением к баварскому народу. Отдавал ли Людвиг себе отчет в том, что оно последнее? Собирался ли он уже тогда окончательно порвать связи с внешним миром? Скорее всего, он просто не задумывался над этим, полностью полагаясь на волю Всевышнего. Несомненно одно: на торжество своих идеалов король уже не надеялся, он оставлял поле битвы победителям…

«Это мой герой! — сказал однажды Людвиг о Парцифале. — Когда-то я избрал Зигфрида; но он в своей несокрушимой силе торжествовал надо всем, тогда как Парцифаль склоняется перед верховным могуществом!

(курсив наш. — М. З.)»^{126}.

В 1880 году главный «форпост-убежище» короля, Нойшванштайн, уже был готов принять его. 12 декабря Людвиг II впервые остался на ночлег в своем недостроенном замке.

Однако парадокс данного периода жизни баварского короля заключается в том, что, несмотря на постепенный уход от реальности, он, вопреки распространенному мнению, всё еще продолжал живо интересоваться политическим положением не только в своей стране, но и в мире. И доказательство тому — переписка Людвига II с «железным канцлером» Бисмарком. Вообще дальнейшее развитие взаимоотношений этих двух людей столь неординарно, что не может быть обойдено молчанием.

Мы уже говорили, что изначально никакой особой сердечной привязанности романтичного и возвышенного Людвига II к Бисмарку не было. Настороженность, недоверие, смирение перед более сильным противником — да. Но не дружба. Это неудивительно, учитывая полную противоположность их натур. Удивительно другое: искренняя душевная симпатия наблюдается как раз со стороны расчетливого и циничного Бисмарка.

С точки зрения политики Людвиг после «Императорского письма» перестал быть необходим Бисмарку. Но оставались взаимные обязательства — в частности, выплаты пресловутого фонда Вельфов. И тот и другой честно соблюдали договор; имперский канцлер находился в деловой переписке с государем союзной страны.

Однако постепенно тон писем Людвига и Бисмарка меняется, становясь менее казенным. А главное — в письмах Людвига ощущается искренняя заинтересованность всем, о чем идет речь, будь то дела внешней или внутренней политики, взаимоотношения между церковными и светскими властями, проблемы войны и мира. Король действительно ставил Бисмарка как политика очень высоко и прислушивался ко всем его советам. Бисмарк же по отношению к Людвигу выступал опытным наставником. Конечно, нельзя полностью исключать и его непосредственной заинтересованности — именно как циничного политика — в тотальном контроле за всем происходившим в «свободной» Баварии. Для этого «приручение» баварского короля было как нельзя более кстати. Но при этом имела место и явная симпатия к Людвигу II. Бисмарк не мог не почувствовать надлом в душе Людвига II и стал для него, пожалуй, самым надежным якорем, до последнего пытаясь удерживать короля в обыденном мире. Людвиг — возможно, подсознательно — чувствовал это. И был благодарен.