«Господин редактор!
Моя душа ликовала, когда я прочел теплое приветствие, присланное мне родиной Вильгельма Телля, к которой я питаю с детства особенное влечение. Передайте мое искреннее сочувствие друзьям в старинных кантонах. Воспоминание о моем посещении великолепных швейцарских гор всегда будет дорого для меня, так же [как] и память о свободном и честном народе, которого да благословит Бог! Ваш доброжелательный
Но с годами потребность в покое усиливалась; всё же король — очень стрессовая «профессия». Поэтому Людвиг очень болезненно реагировал, когда его планы на уединенный отдых нарушались. Биограф короля Жак Банвиль пишет: «Путешествуя по Франции под именем графа Берга, Людвиг И в Париже запросто посещал театры, музеи и даже ездил по городу на омнибусе. <…> В 1875 году он инкогнито едет в Реймс[110]
с целью посетить знаменитый собор. Но народ узнал о его приезде, и когда он, долго пробыв в соборе, вышел оттуда полный размышлений, собравшаяся толпа устроила ему шумную овацию, которая, несмотря на всю ее сердечность, была такой дисгармонией с настроением Людвига, что он на другой же день покинул город»{139}.Примерно то же приключилось и во время путешествия короля с Кайнцем в Швейцарию. Как только пароход причалил в Бруннене, с берега раздались овации, и Людвиг увидел, что вся набережная запружена народом, ожидающим, когда он сойдет на берег. Это был удар для желающего покоя и максимального уединения «маркиза Саверни». Решено было высадиться в более отдаленном месте и уже оттуда добраться до заранее приготовленного к приезду путешественников скромного отеля. Но оказалось, что и там их уже поджидали толпы любопытных. Лишь через несколько дней королю и его спутникам удалось устроиться на уединенной частной вилле «Гутенберг» («Gutenberg»), имевшей вид простого швейцарского дома в окрестностях живописного озера, окруженного горами. Это было то, что нужно. Садовник, исполняющий на вилле также должность управляющего, рассказал русскому биографу Людвига II С. И. Лаврентьевой один весьма характерный эпизод: «Я был с королем на балконе; он дружески расспрашивал меня о том времени, что я провел в школе «Телля», и о моих школьных воспоминаниях, и о воспитании вообще, что его интересовало. Когда я, отвечая ему, употребил его королевский титул, он, быстро взглянув на меня, спросил: «Вы ведь господин Шмид?» — «Точно так, Ваше Величество!» — отвечал я. «Ну так прошу вас говорить и мне просто «mein Herr[111]
». Я Majestät[112] только в Баварии. Заметьте это, любезный Шмид»{140}.И всё же король всегда оставался королем, тем более что он был воспитан в строгих традициях дворцового этикета, от которых не мог, даже если бы очень хотел, освободиться. Одна часть его души жаждала свободы, другая находилась в жестких тисках условностей церемониала. Парцифаль требовал простоты и непосредственности, Людовик XIV — поклонения и почитания. Именно этого не смог вовремя понять Йозеф Кайнц.
В первые дни «отпуска» Людвиг и Кайнц наслаждались покоем. В такие минуты король особенно нуждался в творческой подпитке со стороны нового друга. Мелодичный голос молодого актера, декламирующего бессмертные строки великих поэтов, был настоящим лекарством для страдающей души короля. На вилле «Гутенберг» к услугам Людвига была лодка, и он вдвоем с Кайнцем совершал ночные прогулки по озеру. Людвиг делился с другом обширными познаниями из истории Швейцарии; Кайнц читал монологи из «Вильгельма Телля». Но идиллия продолжалась недолго.
Кайнцу недоставало терпения и такта вынести испытание королевской дружбой. В какой-то момент он начал вести себя непочтительно и даже несколько вызывающе и в итоге перешагнул ту грань, которая отделяла непринужденность от фамильярности. Вначале Людвиг прощал ему всё. Но дисгармония усиливалась. Как всегда, сначала ослепленный и очарованный актером король стал постепенно освобождаться от романтической пелены на глазах. Кайнц начал открыто пренебрегать им. Однажды во время чудной лунной ночи Людвиг и Кайнц поплыли в Рютли[113]
, где, сойдя на берег и поддавшись магии места, король-романтик захотел послушать один из своих любимых монологов в исполнении Кайнца. Но актер демонстративно завернулся в плащ и, ни слова не говоря, преспокойно заснул на траве под деревом. Людвиг не захотел тревожить друга и даже поручил слуге остаться при спящем, а после его пробуждения сопроводить его обратно на виллу.