Люмен

– Значит, вы с Финном довольно часто здесь бывали? – интересуется Дэр, словно прочитав мои мысли, и в его вопросе нет ни капли высокомерия, лишь чистое любопытство.

Я киваю:

– Ага. Мы брали кофе и приходили сюда, чтобы просто посидеть на побережье. Это был отличный способ убить время.

– Так покажи мне. – Дэр берет меня за руку и тянет в ту часть пляжа, где совсем никого нет.

Мы сидим на влажном песке и смотрим сквозь бреши в остатках старого корабля на такой далекий, такой близкий океан. Смотрим туда, где вздымаются волны, а затем всем своим весом обрушиваются вниз, снова сливаясь с безбрежной водной массой. Туда, где петлями кружат в воздухе чайки.

– Должно быть, это было хорошее место, чтобы взрослеть, наслаждаться беззаботностью подросткового периода, – замечает Дэр, уставившись на линию горизонта.

Я киваю:

– Ага. Мне не на что жаловаться. Свежий воздух и много воды… Я думаю, могло бы быть лучше только в том случае, если бы я выросла не в похоронном бюро, а в каком-нибудь другом доме.

Я смеюсь над собственными словами, но Дэр смотрит на меня очень серьезно.

– Это и правда было так тяжело? – спрашивает он сосредоточенно и с любопытством.

Я замолкаю. Потому что и правда, было ли это на самом деле тяжело? Действительно ли во всем виноват тот факт, что я выросла в доме при похоронном бюро? Или причина в том, что мой брат страдает ментальным расстройством, из-за чего мы оба стали отшельниками среди одноклассников?

В ответ я пожимаю плечами:

– Я не знаю. Думаю, повлияло все сразу.

Дэр покачивает головой, как бы принимая мой ответ, потому что иногда просто жизнь складывается таким образом, что все накладывается одно на другое. Это будто сложнейший пазл, состоящий из миллиона частей, и если один элемент не подходит, то все остальные уже никогда не помогут собрать полноценную картину.

– Ты никогда не думала о том, что было бы хорошо уехать отсюда? – спрашивает он меня спустя несколько минут. – Я о том, что сейчас это особенно вовремя. Думаю, тебе полезно взять передышку от этого всего… от всех этих смертей. Это пошло бы на пользу тебе и твоему здоровью.

Я сглатываю тяжелый ком, подступивший к горлу, потому что совершенно очевидно, что в течение многих лет это было моей навязчивой идеей. Жить где-то в другом месте, подальше от похоронного бюро. Но здесь я вместе с Финном, и не могу оставить его одного. А теперь, когда наступило наше время отправляться в колледж, мой брат хочет поехать туда без меня.

– Ну, этой осенью я уеду учиться в колледж, – напоминаю я ему, умолчав обо всем остальном.

– Ах да, точно, – произносит он, отклоняясь назад и прижавшись спиной к потрескавшемуся краю корабля. – Ты хочешь туда ехать? Я имею в виду, после всего, что тебе пришлось пережить?

«После того, как умерла твоя мама», – должно быть, хочет сказать он.

– Я должна этого хотеть, – отвечаю я, – жизнь не прекращается, даже когда умирает кто-то очень близкий. Это одна из тех вещей, которым меня научило похоронное бюро. – В моей же голове крутится мысль о том, что моя мама умерла, а жизнь все равно идет своим чередом.

Дэр снова качает головой.

– Да, я думаю, ты права. Но иногда я ловлю себя на мысли, что мне хотелось бы, чтобы мир немного притормозил. Я хочу сказать… да, я продолжаю жить дальше. Но когда моя мама умерла, мне это казалось очень несправедливым, но все вокруг вели себя так, будто ничего не произошло. Двери магазинов были, как и прежде, открыты для покупателей, они, как обычно, торговали всякой ерундой, самолеты продолжали летать, а корабли – выходить в море… Все выглядело так, будто я был единственным во всем мире, кто жалел о потере одного замечательного человека. – Его чувствительность оказывается на виду, и это затрагивает мою душу так глубоко, что я даже не догадывалась, что могу так сердечно сочувствовать кому-то.

Я поворачиваюсь к нему, желая поделиться кое-чем в ответ. Это было бы честно. Покажи мне свое, а я покажу мое.

– Некоторое время я очень злилась на пожилых людей, – смущенно признаюсь я, – знаю, это глупо, но каждый раз, когда я видела на улице стариков с тростью и кислородной маской, я была вне себя от ярости: я не могла понять, почему смерть не забрала их, почему она предпочла мою маму.

На лице Дэра появляется улыбка, и, кажется, от нее по всему побережью разливается свет.

– В этом есть доля здравого смысла, – говорит он мне, – это вовсе не глупо. Твоя мама была слишком молода. А ярость, как говорят психологи, является одной из стадий принятия неизбежного.

Дэр смеется вместе со мной, и от этого мне становится очень хорошо, ведь он смеется не надо мной, а со мной, а это совершенно разные вещи.

– Мне сейчас очень хорошо, – наконец признаюсь ему я, перебирая песок.

Дэр смотрит на меня.

– Я думаю, тебе надо почаще спускаться со своей горы, – заключает он, – серьезно. Неужели тебе самой нравится сидеть в заточении в похоронном бюро? Это как-то нездорово, Калла.

Внезапно я чувствую себя уязвленной его словами.