ЛоГГ. Том 2. Амбиции

— Ян Вэнли, — произнёс Конев с выражением иллюзиониста, показавшего новый фокус. — Говорят, сейчас он нашёл работу в не слишком почётной военной области, за что свободный человек вроде меня может его лишь пожалеть.

Молодой капитан был несколько разочарован, так как правитель Феззана ничем не показал своего удивления. После нескольких секунд тишины, Рубинский торжественно произнёс:

— Капитан Борис Конев. Правительство Феззана решило возложить на вас важную обязанность.

— А? — Конев моргнул, скорее встревоженный, чем удивлённый. Называемый «Феззанским Чёрным Лисом» в Империи и Союзе, этот человек был буквально набит расчётами и уловками, сжатыми до состояния пыли и помещёнными в его крепкое тело, — так говорили вездесущие слухи. И у Конева не было никаких оснований отрицать их. Скромный торговец вообще не знал, почему правитель планеты вызвал его к себе. Ведь явно не для того, чтобы послушать его воспоминания. Какое дело на него хотят возложить?

Покинув, наконец, здание правительства, капитан сделал несколько широких кругов руками, словно пытаясь сбросить невидимые цепи.

Щенок, выгуливаемый пожилой хозяйкой, визгливо залаял на него. Конев погрозил ему кулаком и, под укоризненные крики женщины, угрюмо пошёл прочь.

Когда Конев вернулся на судно, на старом лице Маринеску появилась широкая улыбка. Он сказал, что пришло сообщение из управления, где говорилось о том, что им больше не нужно беспокоиться о топливе для «Берёзки».

— Что за магию вы применили, капитан? Для такого маленького торгового корабля, как наш, это настоящее чудо.

— …Я продал душу правительству.

— Что?

— Всё этот проклятый Чёрный Лис, — Маринеску испуганно огляделся, но Конев ничуть не пытался понизить голос. — Не сомневаюсь, он задумал какую-то гадость. Но втягивать в это достойного гражданина…

— Да что у вас произошло? Вы сказали, что продали душу правительству… Вы поступили на государственную службу?

— Государственную службу?! — вскричал Конев, но понял, что помощник просто пытается разобраться в ситуации, и успокоился. — Ну да, я теперь госслужащий. Я стал сотрудником разведки и теперь должен отправиться на территорию Союза.

— Ого!

— Позволь, я расскажу тебе кое-что о семействе Коневых… Мы гордились возможностью говорить, что за последние двести лет из нашей семьи не вышел ни один преступник и ни один грязный политик! — Конев снова перешёл на крик. — Мы были свободными гражданами. Свободными гражданами, говорю я тебе! А теперь посмотри, что случилось — шпион, он говорит! Так что я теперь и тот, и другой!

— Сотрудник разведки, капитан. Сотрудник разведки.

— Как ни назови, сути это не поменяет! Разве, назвав рак простудой, можно вылечить его так же просто? А если я назову льва крысой, он не откусит мне голову?

Маринеску ничего не ответил, но про себя подумал: «Что за ужасные сравнения».

— Он уже раскопал тот факт, что в детстве я был знаком с Яном Вэнли. Это не смешно. Быть может, я просто расскажу Яну обо всём этом.

— Но, скорее всего, это будет невозможно.

— Почему нет?

— Вам не дадут такой возможности. Могу с уверенностью сказать — он сделал вас сотрудником разведки не просто так. Кто-то станет присматривать за вами и в любой момент будет готов наказать за неповиновение.

— Итак, давайте обсудим детали, капитан.

Маринеску приготовил кофе. Тот оказался неприятно кислым на вкус, так что сразу было понятно, что сделан он из дешёвых заменителей. Тем не менее, Маринеску смаковал каждый глоток, пока Конев, быстро осушивший свою чашку, объяснял, как обстоят дела.

— …Понятно. Но должен вам сказать, капитан, не стоило упоминать имени Яна Вэнли перед его превосходительством. Разумеется, вполне вероятно, что он сам затронул бы эту тему, но всё же он вряд ли мог знать точно, каковы были ваши отношения.

— Знаю. Язык мой — враг мой. В будущем, если оно у меня будет, я стану более осмотрительным.

Чувствуя отвращение к самому себе, Конев признал свою ошибку. Но это не означало, что он оправдывал или принимал указания Рубинского. Даже невидимые, цепи оставались цепями, и чувство скованности вызывало такой дискомфорт, по сравнению с которым даже невозможность зарабатывать деньги не имела значения.

Если существование человека по имени Борис Конев имело какую-то ценность, она заключалась в том, что он был свободным и независимым. Правитель Феззана Адриан Рубинский безжалостно растоптал этот источник гордости. И, что ещё хуже, сам он считал, что делает одолжение!

Власть предержащие часто считают, что быть хотя бы поверхностно вовлечённым в механизмы этой власти — большая привилегия для гражданина. Оказывается, даже столь умный человек, как Рубинский, не был свободен от этого заблуждения.

Так что… Почему бы не позволить ему и дальше верить в это заблуждение? Конев язвительно улыбнулся.

Маринеску, задумчиво глядевший на своего молодого капитана, поднял чайник:

— Как насчёт ещё одной чашечки кофе?

II