В этот вечер чета Кассельнов устраивала скромный, но тёплый званый ужин, чтобы отпраздновать произведение Юлиана в звание главного старшины, его первое сражение и первые героические действия на поле боя.
Когда гости прибыли, их встретила Шарлотта Филлис, восьмилетняя старшая дочь Кассельна.
— Привет, Юлиан! — сказал она.
— Добрый вечер, Шарлота, — ответил на приветствие Юлиан.
— Здравствуйте, дядя Ян.
— Эм… Добрый вечер, Шарлотта.
Подошедший Кассельн, державший на руках пятилетнюю младшую дочку, хитро улыбнулся, отметив заминку при ответе.
— В чём дело, Ян? Тебя что-то беспокоит?
— Просто мои чувства ранены. Я-то надеялся, что меня не будут называть «дядей» пока я ещё молод и не женат… Ты можешь что-нибудь с этим сделать?
Наедине и в неофициальной обстановке Ян разговаривал с другом без принятого в армии официоза, просто как со старшим товарищем по Военной академии.
— Ты испорченный человек, Ян. Уже за тридцать и всё ещё одинок. Сколько, по-твоему, мы ещё будем терпеть подобное антисоциальное поведение?
— Есть множество людей, которые всю жизнь оставались одинокими, но всё же внесли свой вклад в общество. Если хочешь, я хоть сейчас могу назвать четыре или пять сотен имён.
— А я могу назвать ещё больше тех, кто тоже внёс вклад, но при этом ещё и создал семью.
«Очко в пользу Кассельна», — подумал Юлиан.
Кассельн был на шесть лет старше Яна и заметно превосходил его как в игре в шахматы, так и в состязании в ядовитых остротах. В данном случае Ян не попытался нанести контрудар, хотя, скорее всего, лишь потому, что его отвлёк аромат ужина.
Ужин в этот раз проходил весело. Госпожа Кассельн приготовила свои коронные омлет с цикорием и рыбку с овощами, но Юлиану то застолье запомнилось больше потому, что ему впервые налили вина. До этого вечера он всегда пил тот же яблочный сидр, что и Шарлотта.
Хотя, разумеется, это привело лишь к тому, что он покраснел и подвергся насмешкам со стороны взрослых.
Поев, Ян с Кассельном традиционно переместились в гостиную и начали игру в трёхмерные шахматы. Однако, после первых двух партий, в которых они обменялись победами, на лице у Кассельна появилось серьёзное выражение.
— Я бы хотел обсудить одно важное дело.
Ян кивнул, ничего не обещая, но предлагая продолжать, и взглянул через плечо Кассельна. На другой стороне гостиной Юлиан рисовал для девочек картинки на разложенных прямо на полу листах бумаги. «Этот юноша и сам как с картинки», — подумалось Яну. В боевом скафандре на поле битвы или расслабленно сидящим в окружении детей, Юлиан выглядел
— Ян, — начал Кассельн, после короткого раздумья подобрав слова. — Являясь жизненно-важной частью нашей организации, ты уделяешь слишком мало внимания своей личной безопасности. И в данном случае это совсем не комплимент. Ты допускаешь серьёзную ошибку.
Ян медленно переместил взгляд и серьёзно посмотрел на своего старшего товарища. А Кассельн продолжил:
— Ты ведь не какой-нибудь отшельник, живущий в глуши. На тебе лежит ответственность за множество людей. Так как насчёт того, чтобы хоть немного поберечь себя?
— У меня и так полно забот. Если бы я думал ещё и об этом, тогда…
— Тогда что?
— Тогда у меня не было бы времени на послеобеденный сон.
Ян попытался перевести всё в шутку, но Кассельн не принял лёгкого тона. Плеснув себе и Яну в бокалы ещё бренди, он скрестил ноги и выпрямился в кресле.
— Твоя проблема заключается не в свободном времени или отсутствии оного. Ты просто не хочешь этим заниматься. Ты прекрасно знаешь, что должен задумываться о таких вещах, но не делаешь этого. Разве я не прав?
— Мне просто неинтересны такие мелочи. Разбираться с ними слишком муторно. Вот и всё.
Кассельн протяжно вздохнул.
— Может, я и не настаивал так на этом вопросе, но меня волнует наш глава государства, его превосходительство председатель Верховного Совета Трюнихт.
— А что насчёт Трюнихта?
— У этого человека нет идеалов, и он на самом деле не умеет управлять государством. Но чего у него не отнять, так это хитрости и расчётливости. Можешь смеяться, если захочешь, но в последнее время он меня пугает.
Разумеется, Ян не стал смеяться. Он вспомнил тот неясный ужас, который охватил его осенью прошлого года, когда он вынужден был обменяться с Трюнихтом рукопожатием на глазах у ликующей толпы.
— Я всегда думал о нём, как о мелком политическом дельце, которому нечего продавать, кроме напыщенных и красивых слов, — сказал Кассельн. — Но теперь я ощущаю в нём что-то чудовищное. Мне всё больше и больше кажется, что он готов без колебаний совершить нечто страшное. Как бы это сказать… Такое чувство, будто он заключил сделку с дьяволом.