Логово бессмертных

Смутно припоминая инструкции Андрея, я непослушными из-за хмеля руками не с первого раза вставил флешку с вирусом в слот для карты памяти, вернул на место симку, а затем включил аппарат. Как это часто бывает в подпитии, собственные действия под воздействием высокого алкогольного градуса в крови кажутся вполне осмысленными и логичными, хотя на самом деле они всегда являются хаотичными и деструктивными метаниями. Так и я, ковыряясь в содержимом чужого гаджета, предполагал, что пытаюсь войти в сеть и заразить КУБ убийственным вирусом, а на самом деле бессмысленно нажимал на какие-то иконки и запускал ненужные приложения. Помнил я это смутно, но мне вроде как даже удалось в интернет выйти и по паре сайтов прогуляться, которые открылись из созданных Лавренюком закладок. Однако на том мои хакерские подвиги и закончились. Телефон вдруг несколько раз моргнул экраном, завибрировал, а потом отключился. То ли он сам заразился вредоносным кодом Андрея и не выдержал этого, то ли я попросту забыл зарядить аккумулятор, но больше мне ничего не удалось сделать со смартфоном, в миг превратившимся в кирпич.

Последнее, что я запомнил, это поиски куда-то запропастившейся подушки. Учитывая полувменяемое состояние, это было очень верным и взвешенным решением, но лучше бы я его принял утром. В тот момент уже было поздно во всех смыслах.

***

Проснулся я не от ожидаемой головной боли с похмелья и не от разрываемого мочевого пузыря, желающего избавиться от выпитого накануне, а чувства стесненности в груди. Будто мне что-то сильно сдавливало ребра, даже дышать было трудно. Продрав глаза и осмотревшись, я пару долгих минут пытался связать увиденное хоть с чем-то ранее виденным в жизни и не смог. Меня окружала какая-то сизая пелена, будто я находился в густом тумане или под водой, однако дышал я свободно, несмотря на тяжесть в груди. Попытавшись пошевелиться, я смог разве что сжать и разжать пальцы рук, хотя скорее всего мне просто почудилось, что я это сделал. Мое тело было онемевшим в каждой его клетке и отказывалось мне повиноваться.

Внезапный яркий свет ослепил, словно включили прожектор посреди ночи и направили прямо на меня. Глазам сделалось больно, я почувствовал текущие по щекам собственные слезы. И это было хорошо, даже замечательно – чувствовать хоть что-то.

Следом за светом появились краски, размытые очертания окружающих предметов, контуры которых с каждой секундой делались четче.

А потом я услышал голоса. Один был неразборчивым мужским, доносившимся издалека, а другой – женским, показавшимся знакомым. Фоном служил монотонный гул множества могучих механизмов, словно я находился в моторном отсеке теплохода.

– Вы наконец-то нас почтили своим присутствием, – услышал я сквозь грохот бешено стучащего в ушах собственного сердца. – Я уже и не чаяла. Боялась, что мальчики переборщили с препаратом… Нет-нет! Не пытайтесь говорить.

Я на самом деле хотел что-то сказать, но не смог, языка как будто не было, я его не чувствовал, но зато вдруг понял, что во рту у меня находится что-то лишнее, давящее на гортань. Попытался сглотнуть, но не смог. Все очень походило на то, что я находился в реанимации под аппаратом искусственной вентиляции легких. Это объясняло и размытость в глазах, смотревших через маску на лице. Однако с каждой минутой мой взор фокусировался все больше, скоро я начал различать силуэты. Значит, никакой маски, но при этом во рту у меня были какие-то трубки.

– Все биомаркеры в норме, – раздался надо мной новый голос, мужской, блеклый, уставший. – Туша готова. Я могу идти?

– Приглядись же! – снова говорила та женщина. – Узнаешь? Правда, он сильно изменился с тех пор, но если приглядеться, то можно узнать. Ну же!

– Нет, не узнаю, – буркнул ее собеседник. – Почему я его должен узнать?

– Ну как же! Ведь из-за него у нас было столько проблем на прошлой неделе. Ведь это он выкрал нашу девочку. И, говорят, он связан с исчезновением дяди Миши.

Несмотря на атрофию чувств, я почувствовал ползущий по спине холодок. Я вспомнил этот голос, этот мерзкий голосок, принадлежавший той твари из Трехсосенки, главному аморфохирургу, Ирине. И это означало только одно.

– Какой прекрасный сюрприз нам преподнесли! Как же я хотела разобрать его по кусочкам, разложить на анатомическом столе и любоваться. Каждую ночь перед сном мечтала, как буду резать его, медленно, не задевая артерий и вен, под музыку Шуберта.

Зрение наконец-то вернулось ко мне, но лучше бы оно повременило. Я увидел склонившееся надо мной красивое, улыбающееся сквозь плексиглас защитного шлема лицо той самой Ирины.

– Вы не понимаете, что происходит? Вы не знаете, где находитесь? Вы не ведаете, что будет с вами дальше? – чуть ли не смеясь, милым воркующим голоском вопрошала она, нежно поглаживая мою щеку рукой в защитной перчатке. – Я вижу ужас в ваших глазах. Это хорошо!

Она отошла куда-то, но скоро вернулась.