Логово горностаев. Принудительное поселение

— Там видно будет. Может, пообедаю позже или, наоборот, поужинаю раньше.

— Да, кстати, мы пойдем вечером с Де Леонибусами в кино?

— Нет, Витторио не сможет. Я звонил тебе около двенадцати, но у нас все время было занято. Я как раз хотел тебе об этом сказать.

Не успел он закончить фразу, как сразу пожалел, что завел этот глупый разговор, но свои слова нельзя уже было взять обратно. А пауза, хотя и короткая, между тем все затягивалась, и в трубке нарастало пугающее молчание.

— Странно… наверно, я плохо повесила трубку, — пролепетала Рената. В ее горестном смущении было даже что-то трогательное.

— Неважно. Ну, хорошо, до скорой встречи, — пробормотал Балестрини; положив трубку, он снял очки и принялся обеими руками массировать веки. Ему было горько, что Рената унижается до этой лжи, такой неумелой — просто больно слушать. Он по-прежнему не понимал, почему она никак не решится откровенно с ним поговорить, чего боится, почему соглашается вести эти бессмысленные телефонные беседы с Джино.

— Вы себя плохо чувствуете? — заботливо спросила девушка.

— Нет… немного устал, — сухо ответил Балестрини, вновь надевая очки и вставая.

— Вы уходите, доктор? — поинтересовался Винченти, проходивший мимо его кабинета и, поскольку уж с ними столкнулся, осмелившийся украдкой взглянуть на англичаночку.

— Да.

Балестрини начал спускаться по лестнице, приноравливаясь к коротким шажкам своей спутницы… «Ну вот, я и пошел по следам Де Дженнаро», — подумал он, сам не зная почему; при этом, однако, у него мелькнуло смутное подозрение: а что если он вот так суетится лишь из-за того, что боится думать о Ренате, которая почему-то не хочет поступить самым простым и естественным образом — раз и навсегда послать ко всем чертям этого навязчивого проходимца?..

Он давно уже решил, как и что скажет Ренате, если это будет необходимо. Он посмотрит ей прямо в глаза, и, надо надеяться, она не отведет взгляда. «Поверь мне, я глубоко огорчен… и сожалею, что вынужден поговорить с тобой, ты сама знаешь о чем». Это была бы блестящая обвинительная речь: настоящий прокурор остается прокурором даже дома.

— Машина вон там, — объявила Грэйс, указывая куда-то сумочкой, и вновь с тревогой взглянула на Балестрини. — Вы хорошо себя чувствуете? Вам правда не плохо?

— Да нет. С чего вы взяли?

— У вас очень блеклое лицо.

— Бледное, — поправил ее Балестрини и улыбнулся.

5

Первым прозвучал голос Де Дженнаро:

«Почему бы тебе пока не откупорить бутылочку пива? А, толстушка?»

Балестрини услышал приглушенный смешок и другие шумы. Грэйс ему улыбнулась, глаза у нее были полны слез. Они сидели друг против друга на креслицах, до смешного низеньких. Магнитофон стоял между ними на полу.

«…и пора понять, что кончилось времечко, когда было достаточно какого-нибудь взрыва и полдюжины убитых, чтобы свалить министра внутренних дел или начальника полиции», — произнес бездушный голос. Он звучал отрывисто: так и представлялось, что каждое слово говорящий сопровождает решительным взмахом руки.

Затем вновь неясные звуки и голос капитана, почти заглушенный какими-то шумами. Может быть, они с Грэйс целовались. Между тем, когда голос, уже слышанный раньше, зазвучал вновь (это, несомненно, было окончание телефонного разговора), девушка поднялась и скрылась на кухне. Балестрини проводил ее взглядом, потом осмотрелся вокруг. Квартира явно состояла из этой одной-единственной комнаты, залитой солнцем и беспорядочно заставленной дешевой мебелью и грошовыми безделушками. На первый взгляд комната выглядела скучной и безликой, но в действительности была милой и уютной. Как и сама Грэйс Демпстер.

Словно завороженный, не отрывая глаз от черного блестящего аппаратика, Балестрини слушал одну за другой фразы, которые переписал Де Дженнаро, отобрав из всех имевшихся у него записей. Балестрини определил три-четыре голоса, потом сбился со счета — так поразил его смысл услышанного. Иногда фрагмент разговора вдруг резко обрывался как раз в тот момент, когда Балестрини только начинал улавливать смысл, казалось, бессвязных слов, и это было обидно чуть не до слез. Порой же отрывки почти не представляли интереса и годились лишь на то, чтобы сравнить записанные голоса.

Хозяйка дома вернулась с двумя пластмассовыми тарелочками и двумя стаканами пива. На каждой тарелочке аппетитно дымились тосты, но Балестрини вовремя не нашелся — не похвалил их и даже не поблагодарил девушку в ответ на тот донельзя естественный жест, с которым она протянула угощение. Он отхлебнул пива. Кто бы мог подумать, что этот глоток доставит ему такое удовольствие? Облизывая кончиком языка оставшуюся на губах пену, он увидел, что Грэйс улыбается.