— Прошу тебя, говори потише, — попросил жену Балестрини и почувствовал, как краснеет до самых корней волос. Он ничего не ответил Ренате, но хорошо помнил тот разговор. Мать выражалась резко, слишком резко, ведь его ссора с Ренатой, о которой он имел глупость рассказать, была пустяковой. Но он и не подозревал, что за дверью Рената и девочка невольно все слышали.
— Ты лучше своей матери, Андреа. Но, увы, не такой, как твой отец. Ты больше взял от той, что командовала в доме.
— Рената, хватит!
— А я вот больше взяла от той, которая вовсе не командовала в нашем доме. От моей бедной старой мамы!.. — Она зарыдала, прижав руку к груди, и откинулась на спинку кровати.
— Простите нас, господа Конти, если вы дома.
— Перестань.
— Андреа, — сказала Рената, наклонившись к нему, — не думай, что я тебя не… что я лгала все эти годы. Я по-настоящему была рада, когда мы поженились. И я сделала это не потому, что отец чуть не изувечил меня своими кулачищами. И не потому, что Джино не решился… понимаешь. Я была счастлива, радовалась, как ребенок. Вот только не понимала, почему ты пошел на это.
Балестрини стойко выдержал ее взгляд.
— Почему ты на это пошел, Андреа?
— Потому что был в тебя влюблен.
— Как сказать? Знаешь, вот я была влюблена в Джино и творила всякие глупости. Поверь, я вовсе не собиралась остаться с ним в тот вечер. Прежде я не была ни с кем, не хотела и не испытывала даже любопытства. Помню, я боялась этого, да и после мне было противно.
Рената…
— Что я такого сказала? — тихо проговорила Рената и улыбнулась. — Вивиана права, ты пуританин.
— Может, и так.
— Я тоже была пуританкой, это уж точно. Отдаться Джино было сущим безумием, но я и не на такое пошла бы. На все… Я совершенно потеряла рассудок… Знаешь, это… это даже описать невозможно. Я думала… вернее, потом подумала — так случилось потому, что мне было семнадцать лет. Я и сейчас-то клуша, а уж тогда… Но стоило мне снова его увидеть… вернее, только услышать по телефону. Все! Я поняла, что способна еще и не на такие безумства, хотя теперь у меня есть ты, Джованнелла и с той поры прошло столько лет. В первую нашу встречу он принес мне цветы…
Она умолкла, погрузившись в какие-то свои мысли, а Балестрини до боли сцепил пальцы. Спросить, изменяла ли она ему с Джино, у него просто не хватило сил. Когда Рената снова заговорила, он закрыл глаза.
— Ты был прав, когда слушал свою мать и обращался со мной как с дурочкой. У меня всего только среднее образование, и это заметно. Я всегда боялась чем-то подорвать твою репутацию, и особенно… что узнают о Джованнелле. Однажды я спросила, может ли это хоть как-то повредить твоей карьере. Ты ответил — нет, но я поняла, что хорошего будет мало.
— Не помню.
— Это было много лет назад. Тогда мы еще иногда беседовали дружески, молчи! Разве я спорила с тобой? Да, ты был прав, когда так со мной обращался, тем более что постепенно я к этому притерпелась. Знаешь, что говорит Вивиана? Что я тихо скончалась, утешенная священником и окруженная родными и близкими…
Ее снова охватил гнев — Балестрини это чувствовал, но не знал, что же ему теперь делать. Молча слушал ее, с отчаянием выжидая момент, когда удастся успокоить ее лаской или нежным словом. Словно зачарованный, смотрел, как она взмахивала своими маленькими руками — так, точно ставила один за другим восклицательные знаки. Ему даже показалось (а может, это наваждение?!), будто там, за стеной, кто-то осторожно зашевелился.
— Я сама не верила, что так случится, — сказала Рената, внезапно заговорив о другом. — Правда, изредка я думала об этом. Еще два-три года назад я думала об этом часто. Но со страхом и даже с досадой. Новая встреча с Джино пугала меня. Потом я поняла почему — это заставило бы меня почувствовать себя кругом виноватой перед тобой и твоей матерью… и особенно перед Джованнеллой. А между тем знаешь что?
— Что же?
— Я вдруг обнаружила, что ничем тебе не обязана, что не люблю тебя, что, конечно, ты по-своему был хорошим мужем, но и я по-своему была хорошей женой. Цена мне была грош, и ты меня ни в грош не ставил. Разве мы не квиты?
— Да, квиты, — прошептал Балестрини и обхватил голову руками. Нет, это не было театральным жестом отчаяния. Вот только глаза, почему так нестерпимо жжет глаза?! Он судорожно глотнул воздух. Теперь он почти не слушал ее и встрепенулся, лишь когда она назвала его по имени. Посмотрел на нее.
— Да?
— Андреа, одно я тебе все-таки должна сказать.
Ему показалось, что в голосе ее вдруг прозвучали нотки нежности.
— Что именно? — спросил он.
— Джованнелла к тебе очень привязана. Ты был для нее все эти годы… надежной опорой. Пожалуй, без тебя ей пришлось бы нелегко.
— Это потому, что она ничего не знает.
— Знает.
— Что?!
— Я все ей рассказала.
Он поглядел на нее в полной растерянности. Нет, не похоже, что она шутит. Рената кивнула и вымученно улыбнулась.
— Рассказала сегодня утром.