Локи

Мороз пробежал по коже. Это кому он врать собрался, перед кем шутки шутить? Предупреждали? А первое тюремное правило? Не верь, не бойся, не проси!

Не верь! Он чуть было не поверил, дурак.

Колени ударили в пол.

– Виновен я! Во всем, как есть, виновен! Все признаю, все, что скажете, подпишу, потому как совесть заела. Грешен, грешен, каюсь! Накажите, если закон велит, а я только рад буду!..

Голосил, глотки не жалея, а сам исподволь на судейских поглядывал. Вид у тех стал кислый, словно лимон сжевали. Не иначе, угадал с ответом.

– Неправедно жил, признаю. И помер без всякого покаяния, пулю в затылок злые люди влепили, не пожалели. А мне бы еще минутку, все бы свои прегрешенья признал!..

– Хватит, – поморщился тот, что в вицмундире. – Трибунал вас услышал. И встаньте, не в храме.

Локи поднялся, хотел отряхнуть полосатые штаны, но не решился. Судейский же тем временем поглядел влево, на красноглазого:

– Заслушивается представитель обвинения.

Тот, ждать себя не заставив, прошуршал бумажками, что на скатерти лежали, зрачками страшными блеснул.

– Воровство – восьмой круг, седьмая щель. Лицемерие – тоже восьмой, щель шестая. Убийство, то есть насилие над ближним, круг седьмой, первый пояс. А также самозванство, оно же подделка естества, восьмой круг, десятая щель. Большее наказание поглощает меньшее, поэтому обвинение просит для обвиняемого вечное наказание в круге восьмом.

Локи решил, что самое время пугаться, но страх куда-то делся. Мало ли что обвинение требует?

– Раскаянье учли? – осведомился главный.

– Неискреннее, не от души, – возразил красноглазый. – Как уже сказано, восьмой круг, щель шестая.

И взглядом ударил, словно желая в эту щель вбить по самую макушку. Локи, не выдержав, попятился. А ведь вобьет!

– Защита?

Тот, что с белыми глазами, тоже взялся за бумаги. Одну положил перед собой, ткнул пальцем в строчку.

– Сопротивление торжествующему злу. Спасение человеческой жизни. Смерть на поле брани. Хочу обратить внимание на то, что подсудимый прикрывал отход своих товарищей…

Локи словно воскрес. Все верно, и это было.

– …С учетом сказанного, защита предлагает ограничиться наказанием в Чистилище. Пятый круг, минимальный срок.

Красноглазый вскочил, оперся кулаками о скатерть.

– Неслыханно! Минимальный срок? А потом куда? В Рай? К праведникам? К святым и мученикам?

– Первое небо, Луна, – пожал плечами тот, что справа. – Обитель преступивших обеты.

– Протестую!.. – возопил обвинитель, – Даже рассмотрение самой возможности такого станет возмутительным прецедентом…

Локи стоял, вжав голову в плечи, даже не решаясь поднять взгляд. Его тезка, сын Фарбаути и Лаувейи, когда-то ссорил богов, он, сын начальника почты из Тильзита, сподобился как бы ни на большее. Это же не просто суд!

– К порядку! – повысил голос главный, ударяя тяжелым молотком в стол. – Обращаю внимание защиты и обвинения на то, что есть закон, но есть и должностная инструкция. Нам предписано не допускать в Рай злостных грешников даже после искупления вины. Слишком много жалоб от тамошнего контингента.

– Но закон… – попытался возразить защитник, однако тот, что в вицмундире, лишь махнул рукой:

– Повторять не буду. Прецеденты нам и в самом деле не нужны.

Поднял телефонную трубку, подышал:

– Алло? Зайди, кажется, твой кадр.

В стене засветился проем размером как раз с дверь, и в комнату вошел некто очень знакомый. Годами за пятьдесят, виски в серебре, лик благородства полон. И памятный монокль в левом глазу.

– Кто тут у нас? – осведомился гость, оглядывая комнату. – О! Неужели это вы, Локенштейн?

Зубы сами пустились в пляс.

– Г-господ-дин к-комиссар!..

– Господин архангел-комиссар, – надавил голосом Генрих Бронзарт фон Шеллендорф. – Запомните и впредь не путайте.

И поманил пальцем.

В. То, что могло быть

События даны в обратной последовательности

5

То, что она не на Земле, Мод поняла сразу, как только, подпрыгнув, без особых стараний коснулась рукой гладкого холодного потолка. В Монсвальвате сила притяжения, пусть даже искусственно созданная, равна земной, на корабле невесомость сменялась перегрузками.

Посадку она помнила, затем мир исчез за плотной черной повязкой. Ее вывели из корабля, усадили в лифт, долго вели коридором, а потом посадили в транспорт, возможно даже рельсовый. Никто не сказал ни слова, просто вели под руки. Звуки из недоступного мира сплетались странным, неуловимым узором: голоса, скрежет металла, шипение газа в баллоне, глухой стук дверей. Повязку сняли уже в камере, почти такой же, как в блоке № 25. Узкая койка, столик, мертвый матовый экран на стене, удобства за дверью в торце и тяжелая Библия на полке из пластика.

Охрана знакомиться не спешила, поднос с едой приносили и забирали без единого слова. Никто не навещал, на допросы не водили, и чтобы скоротать время, Мод достала из кармана комбинезона карандаш с блокнотом. Рисовала быстро, переворачивая страницу за страницей. Все что помнила: Монсальват, живые, раненые, мертвые… Хотела набросать портрет Вероники Оршич, но не решилась. Ни к чему лишние вопросы.