Лопухи и лебеда

Лошадь с санями торчала в распахнутых воротах сельсовета. Мужик скидывал остатки снега с крыши. На крыльце курил и щурился на солнце паренек в красноармейской шинели.

Набравшись духу, Варвара оглянулась на Палашку и толкнула дверь.

Посереди горницы в луже плавают лиловые документы.

Гришка в черном бушлате ходит у стола по проложенным доскам, чертыхаясь, роется в папках. С потолка, булькая, струйка стекает в таз.

– Нашел! – Губастый Спирька, секретарь сельсовета, сидя на корточках, машет выловленной бумагой. – И ведомостя тута, и межевые. Подсушить маленько…

– Портокол ячейки давай, салага!

– Я д-до твоей милости, Григорий Иваныч, – поперхнувшись, встряла Варвара.

Вошла старуха в тулупе, охая, перекрестилась на пустой угол, выпростала пакет из-за пазухи:

– Распишися, батюшка.

Пробежав документ, Гришка ухмыльнулся:

– Очумели они тама в волкоме? Да мы по разверстке когда ишо отчиталися, я тот раз все отдал энтой стриженой… – Он оглядел старуху. – Как же ты не утопла, Михевна?

– И то, – охотно отвечала она. – Лошадь застрямши, в Троицком вплывь по кочкам перелезла. Пойду с Богом, сыночки, скотина у мене непоенная…

Как только дверь за старухой закрылась, Варвара ринулась к столу:

– Прими, не побрезгуй, по бедности нашей! А коли не помрем, за нами не станеть, отблагодарим по-людски…

Прищурясь, Гришка смотрел, как она выуживает из мешка мерзлого гуся и четверть самогонки.

– Спиридон, табань! – Он бросил бумаги, откинулся на стуле.

Губастый принес стаканы и миску с огурцами и капустой.

Гусь лежал на папках, свесив узловатую шею. Варвара с трудом узнавала горницу. Только дубовый буфет Баранчика стоял на прежнем месте у стены, на крышке его блестел на солнце раскрытый сейф.

Выпив, Спирька весь сморщился.

– А, не любишь! Крячихин, он у ей на табаке… – Гришка подхватил капусту, поглядывая исподлобья на Варвару. – Иде ж ты хлеба возьмешь? В землю-то чего бросать? Из фонда самообложения не дам ни зернушка, и не надейся…

– Уж как-нибудь… Людям поклонюся…

– Дураков-то нету. Он тебе дасть, а завтре отряд придеть, его первого потрошить… Не дасть никто.

В дверь просунулась белобрысая физиономия красноармейца:

– Ждать-то долго ишо?

– Позабыл я про тебе, – засмеялся Гришка. – Спиридон, справку по хуторам куды девал? Подыми корму-то!

– Насчет дезертиров? Тута.

Гришка вытер руки об штаны и, обмакнув перо в чернильницу, поднял взгляд на Варвару:

– У тебе тама дезертиров не видать?

– Кажись, никого…

– Гляди, коли брешешь…

Губастый понес справку в сени. Варвара шагнула к столу, рухнула на колени в лужу, обрызгав Гришку.

– Не погуби, Гриша! Помрем ведь с девкой, некуды нам деваться, горемыкам… Дыхнуть только дай, уж я в долгу-то не остануся, только дай подняться! Век буду Матерь Божью за тебе молить…

– Ты энти ухватки холопские бросай… – Гришка, оторопев, оттолкнул ее руки, отъехал на стуле. – Налог заплатишь чрезвычайный – потолкуем на сельсовете. Пять тыщ со двора… Ты без мужика, так и быть, давай четыре.

– Пять тыщ? – ахнула она. – Дак у нас чем срам прикрыть нету…

– Энто дело хозяйская…

Варвара брела по улице, уставясь под ноги. Рядом, как собачонка, семенила Палашка, заглядывая ей в лицо:

– Чо ты, мамань?

– Отвязни, холера! – прошипела Варвара, оттолкнув ее.

Палашка, скривив рот, горько заплакала. Варвара стояла, тупо глядя на нее. Притянула к себе, прижалась.

За соседним забором раздался грохот.

Священник, оступившись на крыльце, уронил охапку дров и растянулся сам. Скорчившись на ступеньках, он беспомощно шарил рукой по перилам.

Варвара зашла в калитку, помогла ему встать, нацепить очки на нос. Палашка подобрала раскиданные поленья.

На кладбище за церковью Варвара вела священника по тающему снегу между вросшими в землю могильными плитами. Он нагнулся, ощупал подножие простого, сбитого из досок креста. На вздувшейся от сырости фанере расплылись корявые чернильные буквы:

Архипов Леонтий

сконч. в 1918

Он постоял у могилы неподвижно, утер слезу из-под темных очков:

– От зависти плачу…

Нащупал лавку и, стряхнув ладонью воду, уселся на край.

– Для чего Господь так устроил? Меня покарал, а ты с ангелами блаженство вечное вкушаешь…

– Его, што ли, в рай взяли? – заинтересовалась Палашка.

– А куды же? Кончину мученическую от безбожников принял, яко первомученик Стефан. Ноне в раю нашего брата прибыло…

Ветер шумел в голых липах. Палашка разглядывала мраморного ангела с отбитым носом.

– Петух соседский закричит, а мне досадно – зачем я ишо живой? Для чего небо копчу, последний хлебушко доедаю? А уж нового не пахать мне, не молотить…

– Дедушка, дай нам хлебца, ты все равно старенький, – быстро сказала Палашка. – А то никто не даеть…

– В долг не дают? – спросил священник.

– Боятся, батюшка.

Бабье лицо его посуровело, жесткие складки залегли у рта.