Читаем Лопухи и лебеда полностью

– Совсем стала бабка никуда, – сказала она, улыбаясь, подняв к Проскурину желтое личико, и зачем-то потрогала его гимнастерку. – Все позабываю, ничего не разберу, вот глупость-то, господи! На помойку пора… – Она усмехнулась, не сводя с Проскурина глаз. – Внучок, думала, пришел, Мишка. В армии тоже, внучок.

– Как же нам тут вчетвером, баба Зоя? – буркнул Проскурин, смягчаясь. – Повернуться негде.

– А покрыться чем? Согнала ораву – хоть одеяло дай! – кипел Середа.

– Сейчас, сыночки, не серчайте, глупая бабка совсем…

– И молока три литра!

Она пропала, валенки ее шаркали за стеной, и слышалось беспрерывное бормотанье.

– Горбатая стала, ноги не ходют, все не помру никак…

И тащила серое армейское одеяло, подушки, охая, полезла в сундук, достала перину. И заунывно улыбалась.

– Баночка нарядная, – сказала она, увидев консервы, сложенные на подоконник.

– Возьмите, мамаша, – поспешно сказал Пятигорский.

– А молоко? – спросил Середа.

– Утречком попросите у соседки, у Тоси. У дочки у ней ребятенок, сама на ферме работает. У ней молочко завсегда.

– Корова чья?

– Чего корова? Она у меня в запуске, стельная, теленочка принесет сегодня-завтра. Нету, сыночек, молочка, теперя когда будет…

Она скрылась в каморке. Середа все не мог успокоиться.

– Вот Бабка Яга, одуванчик божий… А диван? – спохватился он. – Ты, академик! Освободи койку.

– У тебя совесть есть? Я уже лежу.

– Ты что, особенный? – сказал Проскурин. – Разыграем.

– Или меняться в порядке живой очереди.

– Это уже совсем бред. Ночь на диване, потом три на полу?

Пока Проскурин колдовал, отвернувшись, Пятигорский сказал:

– Зачем вы эту муру затеяли? Все равно я выиграю.

– Поглядим… – Проскурин выставил спички, зажатые в пальцах. – Кто вытаскивает короткую – диван на весь срок.

– Стой, раз он такой жук, пускай тащит последний.

Середа насупился и вытащил целую спичку.

– Я предупреждал, – добродушно сказал очкарик и, не глядя, вынул короткую. – Я не виноват…

Так и остался Пятигорский на диване, а Середа полез на сено к Пете. Сундук достался Проскурину.

В темноте запел сверчок. Не спалось. Собака подняла лай, кто-то всходил на крыльцо.

– Эй, студенты есть? – заорали в дверь.

– Кого еще черт несет?

Загремела канистра, человек споткнулся, чертыхнулся, раздался смех.

– Вот люди…

По стене пошарили, зажегся свет, и они увидели черноволосого ухмыляющегося парня в светлом костюме, забрызганном грязью. Ворот рубашки был распахнут, галстук приспущен.

– Здорово, мужики! – Он поднял ладонь, другая была в кармане. – Вы чего залегли в такую рань? Маманя, спокойно, извиняюсь за внезапность, – обернулся он к старухе, высунувшейся в коридор. – Своих искал.

– Ты чего тут забыл?

Тот пожал плечами:

– Мне велели – я прибыл. Чуть в болоте не утоп. Жду указаний.

– Гаси свет и вали отсюда!

– Медом тут намазано… – проворчал Середа.

– Вы что, парни? – Он посмотрел изумленно и как ни в чем не бывало рассмеялся. – Я всю деревню поднял, пока вас засек. Я в дороге четвертые сутки…

Проскурин сел на сундуке:

– Воронец, что ли?

– Я самый. Не похож?

– Где же ты скрывался?

Он ухмылялся.

– Я в пять утра в столицу прибыл – денег шиш, сунуться некуда. В девять прихожу в вуз – все на картошке. Ладно, пока в баню сходил, туда-сюда, приезжаю на станцию Махонино. Оттуда восемнадцать километров, автобусы закончились. Я на перекладных. В школу ворвался, уж темно было. Начальства нет, никто ничего не знает. Говорят, ищи старосту, а старосты нету, он на природе живет… Ты, значит, староста? – обратился он к Проскурину. – А вы как – спать-то сильно собрались? Время детское…

– У нас нету, – откликнулся Середа.

– А у старушки? – И, не дожидаясь, он скользнул в коридор, голос его загудел за стеной.

Они услышали бормотание, потом заскрипела кровать – старуха встала.

Воронец появился стремительно.

– Сейчас закуска будет. – Он поставил на стол бутылку, снял пиджак.

Смеясь, они стали подниматься. Первым вскочил Середа:

– Неужели у бабки?

– Мы же не в Патагонии. Но бабуся, я вам скажу, матерая. Копейку понимает.

– А где твои вещи?

– Все на мне… – Он поднял стакан. – Лично меня зовут Лешка.

Пришла старуха, принесла отварной картошки и сала.


Наутро Петя высматривал на поле теннисную кепку – ее не было.

– Я и в Сванетии был, и в Тушетии, – рассказывал Пятигорский. – Весь Кавказский хребет пешком прошел, страшно вспомнить.

– Ты мне лучше скажи, откуда у грузин денег много? – приставал к грузину Середа.

– Работать надо, слушай, – добродушно отвечал тот. – А в Кахетии был? В Кахетии не был – значит, в Грузии не был!

– У меня отец – фанатик, – сказал Пятигорский. – А я ненавижу ходить в горы.

– А ты кахетинец, Дато? – спрашивал Середа.

– А кто же!

– А у кахетинцев откуда деньги?

Ветер задувал с холма. Озеро нахмурилось, по воде бежали барашки. Вороний крик в сером небе стал казаться печальным, осенним.

Воронец, разувшись, закатав брюки, сидел верхом на корзине.

– Нет, парни, это не жизнь, без сапог…

– Как же ты умудрился? На картошку – в галстуке?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Олег Борисов
Олег Борисов

Книга посвящена великому русскому артисту Олегу Ивановичу Борисову (1929–1994). Многие его театральные и кинороли — шедевры, оставившие заметный след в истории отечественного искусства и вошедшие в его золотой фонд. Во всех своих работах Борисов неведомым образом укрупнял характеры персонажей, в которых его интересовала — и он это демонстрировал — их напряженная внутренняя жизнь, и мастерски избегал усредненности и шаблонов. Талант, постоянно поддерживаемый невероятным каждодневным кропотливым творческим трудом, беспощадной требовательностью к себе, — это об Олеге Борисове, знавшем свое предназначение и долгие годы боровшемся с тяжелой болезнью. Борисов был человеком ярким, неудобным, резким, но в то же время невероятно ранимым, нежным, тонким, обладавшим совершенно уникальными, безграничными возможностями. Главными в жизни Олега Ивановича, пережившего голод, тяготы военного времени, студенческую нищету, предательства, были работа и семья.Об Олеге Борисове рассказывает журналист, постоянный автор серии «ЖЗЛ» Александр Горбунов.

Александр Аркадьевич Горбунов

Театр
Таиров
Таиров

Имя Александра Яковлевича Таирова (1885–1950) известно каждому, кто знаком с историей российского театрального искусства. Этот выдающийся режиссер отвергал как жизнеподобие реалистического театра, так и абстракцию театра условного, противопоставив им «синтетический театр», соединяющий в себе слово, музыку, танец, цирк. Свои идеи Таиров пытался воплотить в основанном им Камерном театре, воспевая красоту человека и силу его чувств в диапазоне от трагедии до буффонады. Творческий и личный союз Таирова с великой актрисой Алисой Коонен породил лучшие спектакли Камерного, но в их оценке не было единодушия — режиссера упрекали в эстетизме, западничестве, высокомерном отношении к зрителям. В результате в 1949 году театр был закрыт, что привело вскоре к болезни и смерти его основателя. Первая биография Таирова в серии «ЖЗЛ» необычна — это документальный роман о режиссере, созданный его собратом по ремеслу, режиссером и писателем Михаилом Левитиным. Автор книги исследует не только драматический жизненный путь Таирова, но и его творческое наследие, глубоко повлиявшее на современный театр.

Михаил Захарович Левитин , Михаил Левитин

Биографии и Мемуары / Театр / Прочее / Документальное