Лоцман

Старый моряк, который командовал тендером, весьма недоверчиво выслушал Диллона, а затем начал осведомляться у помощника о состоянии погоды и разных других обстоятельствах с медлительностью человека, не отличающегося уверенностью в себе и скупо вознаграждаемого за то малое, что он все же делал.

Однако Диллон был настойчив, а погода — неплоха, и капитан, наконец согласившись сделать то, что от него требовали, приказал сниматься с якоря.

Экипаж тендера, состоявший примерно из пятидесяти человек, действовал так же медлительно, как и его командир, но, когда маленький корабль наконец вышел из-за мыса, пушки его были приведены в боевую готовность и приготовления к немедленным действиям закончены.

Диллона, вопреки его желанию, оставили на тендере, для того чтобы он указал место, где предстояло захватить ничего не подозревавшего неприятеля. А так как к тому времени, когда они отошли на безопасное расстояние от суши, все было готово. «Быстрый» легко пошел на фордевинд, и, судя по скорости, с которой он скользил вдоль берегов, можно было рассчитывать, что экспедиция, предпринятая его командиром, будет незамедлительно и успешно завершена.

ГЛАВА XVII

Полоний. Совсем как кит.

Шекспир, «Гамлет»

Несмотря на то, что предпринятая экспедиция была делом государственным, нетрудно было заметить, что чувства, которые побудили Гриффита и Барнстейбла так охотно сопровождать лоцмана, были чувствами личного порядка. Короткое знакомство с будущими спутниками помогло таинственному проводнику отряда понять характер обоих офицеров так хорошо, что, когда он высадился на берег с целью разведать, действительно ли люди, которых предстояло захватить в плен, по-прежнему намерены собраться в известный ему час, то взял с собой только Гриффита и Мануэля, оставив Барнстейбла командовать шхуной и ждать их, чтобы в случае надобности прикрыть их отступление. Однако лишь после уговоров, а потом и просто приказа старшего офицера Барнстейбл согласился остаться на шхуне. Впрочем, рассудок подсказывал ему, что нельзя напрасно рисковать, пока не настанет необходимость нанести главный удар. Поэтому он постепенно смягчился и только настойчиво потребовал от Гриффита, чтобы тот разведал положение в аббатстве Святой Руфи, пока лоцман займется намеченной усадьбой. Гриффит и сам испытывал сильное желание так поступить, что и заставило его немного отклониться от прямого пути, и мы уже отчасти знаем, что из этого вышло. Лоцман рассчитывал закончить свое предприятие к вечеру, намечая осуществить замысел во время празднеств, которые обычно следовали за охотой. А Барнстейблу было приказано еще до рассвета подойти на вельботе к берегу близ аббатства и принять на борт своих соотечественников, с тем чтобы они не попались на глаза врагу днем. Если они не явятся в назначенный час, он должен был возвратиться на шхуну, которая укрылась в уединенной бухте, куда обычно никто не наведывался ни с моря, ни с суши.

В то время как молодой корнет не сводил глаз с вельбота (ибо шлюпка, которую он видел, была вельботом со шхуны), час, назначенный для появления Гриффита и его товарищей, уже истек, и Барнстейбл с величайшим сожалением решил исполнить данное ему приказание, предоставив им самим изыскивать способ возвращения на «Ариэль». Шлюпка держалась у самой полосы прибоя, и, с тех пор как взошло солнце, взоры команды были устремлены на утесы в тщетном ожидании сигнала, по которому следовало подойти к месту посадки. С огорчением взглянув в двадцатый раз на часы и потом на берег, лейтенант воскликнул:

— Какой чудесный вид, мистер Коффин, но в нем, пожалуй, слишком много поэзии для твоего вкуса!

Ты, кажется, больше жалуешь ил, чем твердую землю!

— Я родился в море, сэр, — ответил рулевой со своего места, где он, как обычно, расположился на самом малом пространстве, — а человеку свойственно любить свою родину. Не буду отрицать, капитан Барнстейбл, что с большей радостью отдам якорь на дно, которое не обдерет киля, но при этом я не таю злобы и против твердой земли.

— А я, Длинный Том, никогда не прощу ей, если с Гриффитом что-нибудь случится, — заметил лейтенант. — Этот лоцман, наверное, гораздо искуснее действует в море, чем на суше.

Рулевой повернулся своим строгим лицом к командиру и с особым ударением проговорил:

— С тех пор как меня носит по морям, сэр, то есть с тех пор, как я впервые получил матросский паек, — а ведь родился я, когда судно проходило через Нэнтакетские мели, — я не знаю случая, когда лоцман явился бы так кстати, как этот, на которого мы наткнулись, отбывая собачью вахту!

— Да, он вел себя, как настоящий мужчина. И, хотя шторм был не из пустяковых, он доказал, что отлично знает свое дело.

— Матросы с фрегата рассказывали мне, сэр, что он играл судном, как волчком, — продолжал рулевой, — а уж этому-то кораблю знакомство с дном особенно вредно.