Ловец

— Значит, в тебе проявилось наследство прапрабабушки по линии твоей матери. Хотя Ангелина тщательно скрывала, что в ее генеалогическом древе есть такой «гнилой сучок», как она сама часто говорила.

Зато пока я узнавала интересные факты о собственных предках, Тэд, массируя висок, задал очередной вопрос:

— Вы точно не маг? Можете это подтвердить?

— Могу поклясться чем угодно, — горячо воскликнул папа, а затем, опомнившись, грустно добавил: — Хотя в моем положении выбор не велик. Но пусть меня ожидают развоплощение или вечные муки нави, если я лгу.

Ловец напомнил мне сейчас акулу, почуявшую в воде лишь каплю крови и устремившуюся к цели:

— Тогда кто заточил вас в плетение барьера? Вернее, вместо какой души, что должна отбывать там свой срок?

— Я не видел того, кто меня поймал, но это произошло практически сразу же после моей смерти, в лабиринте. Утянули, как котенка за шкирку, в шкатулку из мертвого дерева, а когда выпустили, то я оказался уже в клетке нитей барьера. Вместо кого? А смрад его знает!

У меня в голове не укладывались слова папы.

— И готовы поклясться в этом? — Тэд еще спрашивал, а его глаза уже лихорадочно бегали по комнате.

— Да, — горячо подтвердил откц.

Но вместо того, чтобы стребовать клятву, ловец с досадой произнёс:

— Уже нет времени! Они появиться через несколько секунд. Быстро вселяйтесь в кошку, — и уже рыжей: — Бариста, потерпи, в живом найти душу гораздо труднее.

Призрак и не думал возражать, в отличие от возмущенно мяукнувшей усатой.

— А теперь ты, раздевайся и живо в постель! — он почти проорал мне, замершей соляной статуей посреди комнаты.

Сам ловец за секунду стянул с себя остатки одежды и пинком задвинул их под кровать, оставшись в костюме новорожденного.

Я, не понимая, что происходит, вцепилась в ворот халата.

— Или ты сейчас мне подыграешь, или нас упекут в тюрьму. А твоего отца — обратно туда, откуда я его только что достал, — с этими словами он сдернул с меня халат и повалил на кровать.

Я охнула, когда он навалился на меня, впиваясь в шею поцелуем, и тут раскрылась воронка. В комнату вошло сразу трое ловцов с силовыми арканами на изготовку.

Он.

Скрипнул стул. Он откинулся на спинку и свел пальцы: большой с большим, указательный с указательным, мизинец с мизинцем. Легкие, пружинящие движенья, словно меж ладоней зажат мячик.

Ему всегда так думалось легче всего. Как будто весь мыслительный процесс был сосредоточен на кончиках пальцев. Кому-то надо почесать затылок, иные стимулирую себя чашкой крепкого кофе, сдобренного бренди, а он любил посидеть вот так, чтобы соприкасалась лишь подушечки пальцев.

Поразмыслить было о чем. Пять лет назад он случайно встретил девушку. Бедняцкий поселок южного сектора. Там, где плотина не высока, а воды теплы и богаты настолько, что позволяют прокормиться только лишь рыболовством, судьба свела его с Ирмой. Местные считали ее блаженной и с охотой пояснили столичному гостю, что она тронулась рассудком после огненной лихоманки.

Болезнь, что чаще сводила людей в могилу, чем давала шанс на исцеление, обычно выкашивала не всю семью, а лишь тех, кому не исполнилось дюжины лет. Вот такая вот «деликатность». Эту хворь когда-то, еще в темные времена, до затопления, создали сами древние маги. Великие чародеи посчитали, что простых людей слишком много, и они, как тараканы, лишь плодят нищету. Вот и создали «жнеца», который косил бы не всех подряд, а лишь некоторых, срывался с поводка по приказу хозяина и вновь возвращался, чтобы через десяток лет снова пройтись по городам и весям.

Но что-то пошло у хитроумных магов не так, и созданная ими же хворь не пожелала вернуться в руки творцов, раствориться, исчезнуть. А потом случился потоп. И вот сейчас нет-нет, да кто-нибудь в империи все же умудрялся подцепить огненную лихоманку. Среди «везунчиков» оказалась и Ирма, неделю провалявшаяся в бреду, почти умершая, но вернувшаяся из лабиринта.

Отец-рыбак рано радовался тому, что младшая, пятая дочь все же оклемалась. Ирма очнулась и начала нести всякий бред. О том, что она не из этого мира. А там, где якобы родилась, люди говорят друг с другом с помощью пластин и ящиков и могут увидеть и услышать друзей и родных, даже если те за тысячи миль. Она бредила этим своим выдуманным миром с пустынями и шапками ледников, железными машинами, что поднимают людей в небо и технологиями, что заменяют магию…

Над ней потешались. Ее не воспринимали в серьез. И он бы не поверил, если бы не заглянул в глаза этой Ирме. Они не были сумасшедшими. Это были глаза человека, который полностью осознает все, что говорит.

Он забрал девчонку с собой. Тогда ей было двенадцать. И узнал от нее все, что она так хотела сказать тем, кто не желал ее слушать. А потом — и больше, когда уже Ирма и говорить-то не хотела. Боль умеет развязывать язык.

Из добытых сведений получалась презанятная картина: переселение душ не просто теоретически возможно, оно существует. При этом не утрачивается память. Это значило практически бессмертие.