Ловец бабочек. Мотыльки

— Позовите ее, — велел Зигфрид.

И вытер кровящей ладонью раскровавленный же нос.

— Позовите. У нее будет шанс, если откликнется…

…она вновь стояла на кухне. Махонькой кухне, где с трудом можно было протиснуться между шкафчиком и кухонным столом. Она чистила картофель, и тончайшие спирали кожуры слетали в мусорное ведро. Ножик с узким клинком, тетушкин любимый, был послушен.

Из приоткрытого окна тянуло черемухой.

Ветер играл с занавеской, то расправляя белый парус ее, то собирая крупными некрасивыми складками. Вечером надо будет снять и замочить в растворе уксуса.

…тетка сидела тут же, она чистила куриные яйца. Брала одно, в красной скорлупе, стало быть отжалела на рыночные, и ударяла им о край стола. Потом ловко поддевала скорлупу ногтем. Мелкие куски сыпались в подставленную миску, и значит, не придется собирать их по всей кухне.

— А я ведь говорила, что ничего-то у тебя не выйдет.

На плите в огромной кастрюле, которую доставали для особых случаев, закипала вода. Уже пошли мелкие пузырьки, а картошки еще маловато, только-только на дне миски.

— Вы не правы, — Катарина поджала губы. — У меня все прекрасно получалось!

— Что? А то я не знаю, что у тебя получалось… глупости всякие… проворонила ненормального? Кричковца на жертвенный стол отправила, толком не расспросив, — тетка загнула палец. — Женишка своего не разглядела… сколько с ним прожила? Вот то-то и оно…

— Да, она права, — этот глухой голос принадлежал дяде Петеру.

Он заглянул на кухню и носом повел.

— Скоро уже?

— Погоди, — отмахнулась тетка кухонным полотенцем. Дядя Петер был… домашним? В мятой рубашке с закатанными рукавами, в просторных, явно чужих, пусть и теткою подшитых по фигуре, штанах, в шлепанцах на босу ногу.

Он никогда прежде так не одевался.

— Скоро, — удовлетворенно ответил он. — Вот вода хорошо разойдется, и тогда… но тетушка права. Зря я с тобой возился. Эксперимент можно признать провалившимся.

— Значит, я все-таки эксперимент?

— А ты сомневалась? — он приподнял седую бровь. — Конечно, эксперимент. С чего еще мне было возиться с соседской девчонкой. Хотелось показать наглядно, что образование важнее врожденных качеств. Но увы…

Он развел руками.

— Действительно, как ты могла прожить три года и ни разу не обратить внимания на то, насколько нетипично его поведение?

— Я…

— Не оправдывайся, что тебе не было с чем сравнивать… а если и не было, то это исключительно твое собственное упущение.

Катарина проглотила обиду.

Картошка.

Надо думать о картошке, а не о том, что дядя Петер не прав. он как раз-то прав.

— Женщины, — проворчал он, погладив тетку по плечу. И та зарозовела стыдливо. — Никогда не видите действительно важного. Ты была нелогична.

Катарина опустила голову.

Была.

— Если рассуждать здраво, то что получим? Твое желание выйти замуж? Абсолютно мещанское. Глупое.

Нелепое.

— Простительное для какой-нибудь… провинциалочки, у которой всех устремлений только — хорошего мужа найти, нарожать детей и… — дядя Петер махнул рукой. — И эта мечта ее ослепляет. А ты? Что с тобой случилось?

— Я… я тоже… хотела быть нормальной.

— То есть зашоренной и бестолковой? Поздравляю, у тебя получилось.

Нож соскользнул с картошки и впился в ладонь. Катарина стиснула зубы, чтобы не ойкнуть от боли, но потом осознала: боли нет. И крови нет. И клинок вышел из руки, оставив чистую аккуратную рану.

— Что…

— Ты собиралась связать свою жизнь с этим человеком, но вместо того, чтобы проверить его, что было бы разумно, ты закрыла глаза на все несуразности. На его оговорки. На откровенную ложь. На холодность и равнодушие… стоило оно того?

— Я уже умерла? — Катарина провела ножом по руке. Кожа раскрывалась легко, а боли по-прежнему не было.

— Почти.

— Я не хочу умирать.

— А кто хочет, деточка? — тетка виновато улыбнулась. — Прости, наверное, мне следовало вести себя иначе, тогда бы ты не ушла из дома…

— Глупости.

— Я не хочу умирать!

Вода закипала, а руки по-прежнему тянулись к картошке. И разрезы исчезли один за другим.

— Тогда думай, — строго велел дядя Петер. — Включи, наконец, голову!

И подзатыльник отвесил, от которого голова Катарины оторвалась и плюхнулась в кастрюлю с кипятком… кажется, тетка вздохнула, а Катарина завизжала. Она видела себя будто бы со стороны и в то же время…

…комнаты нет.

…и картошки нет. Есть пустыня в черно-красных тонах. Солнца глянцевый шар, висит так низко, что руку протяни и сорвешь. И может, это вовсе не шар, а переспелое яблоко. Правда, единственное дерево, которое Катарина видит, на яблоню никак не похоже. Оно кривое, с перекрученными ветвями и длинными колючками.

Ноги вязнут в дымящемся песке.

И ветер, сухой, горячий, обволакивает Катарину жаром.

— Помогите! — кричит она, зная, что не будет услышана.

…лучше бы не была.

Песок вдруг зашевелился. Песчинка собиралась к песчинке, вылепляя знакомую фигуру змея. Он был уродлив и в то же время прекрасен.

Огромен.

— Я… ты обещал…

— Я исполнил обещание. Тот человек мертв, — песчаный змей не издавал ни звука, но голос его звучал в голове.

— Тогда что я здесь делаю?

— Живешь. Пока… мир разъедает тебя?